Заложники любви
Шрифт:
— А что? Я перед тобой на колени должна встать?
— Мам, успокойся! Не грузи и не нагнетай! — вмешалась дочь хмуро и добавила:
— Иди, отдыхай! Мы сами разберемся.
Зоя Ивановна, громко хлопнув дверью, ушла в свою спальню, бросив через плечо:
— С нынешнего дня сами себе жрать готовьте. Я вам не прислуга. А то ишь, деловые здесь поразвелись!
И, правда, с того дня теща перестала готовить для молодых. Они сами заботились об ужине. И, чаще всего, ели в заводской столовой, а дома пили чай с чебуреками
Зоя Ивановна не разговаривала с ними и ходила по квартире грозовой тучей, готовой разорваться разрядом молнии в любой момент. Но не было повода. Это бесило.
А вскоре Сашка заметил, что у него пропадают деньги. Нет, не на работе, не в цехе, именно дома. Он сказал об этом жене, вместе посчитали. Действительно, исчезла часть получки. Ася пообещала сама поговорить с матерью, Сашка дал слово не вмешиваться.
— И ты туда же? Вступаешься за голожопого проходимца! Я чем обязана, что убираю и стираю, глажу за вами? Или вы покупаете стиральные порошки, освежители и всю бытовую химию? За что я вам обязана? Сели на шею оба, вместо благодарности еще мне выговариваете, два нахала!
— Послушай, мам, не заходись! Речь совсем о другом! Почему не сказала и не спросила, а сама влезла в карман?
— Я не пропила и не потратила на себя ни копейки, слышь, дура? Я терпела, сколько могла, и тратила свои! Вы косили под слепых и лепили из меня дуру! Так вот хватит ездить на моей шее! Либо пусть твой хахаль привыкает жить в семье, как все нормальные люди, или пусть выметается ко всем чертям! Ишь, прикипелся бездомный пес!
Тут Сашка не выдержал. Его унизили, такого он не прощал никому.
— Старая, вонючая лохань! От тебя несет как от свалки! С тобою не только за одним столом, в одной квартире находиться гадко. Торчишь здесь бельмом на глазу, сучий выкидыш!
Мужик тут же получил хлесткую оплеуху. И не сдержавшись, дал сдачи. Теща вылетела из кухни, проклиная зятя:
— Ты, Сашка, зверь! Как посмел ударить мать? Поднял на нее руку! Вот так и ко мне относишься. Нам действительно нужно расстаться. Мы поспешили,— говорила жена, побледнев.
— Раз ты тоже так считаешь, я ухожу! — встал Сашка и начал собираться.
Теща орала на всю квартиру.
— Мам, он уходит! Не устраивай цирк. Успокойся! — просила дочь.
— Милицию вызывай! Пусть посадят козла! Таким нет места среди людей! Разве он человек, да это животное, зверь! Вон из моего дома! Навозный лапоть! Отброс! Собачий лишай! Ты не достоин приличной семьи! Тебе только в подворотне лежать, комок грязи! Кто ты есть, ишачье говно! — снимала, сдергивала из шифоньера одежду Сашки, кидала на пол, топталась по ней ногами, мужик отшвыривал, собирал вещи в чемоданы, наскоро их застегнул и, набросив куртку, выскочил из дома.
Человек вскоре поймал такси, приехал в общежитие. Он сидел перед Лукичом взъерошенный и злой:
—
— Сашка! Как ты не понял простой истины, я тебе еще до свадьбы говорил, если в доме живут две женщины, обоим уделяй внимание. Ни одну заботой не обходи. Помни, ласковое телятко двух маток сосет, а паршивое катается, ни под одну не попадет! В этом твоя вина, что не поладил в семье. Теща, она тоже мать,— говорил Лукич и добавил:
— Если Ася тебя любит, не горюй, скоро помиритесь, только впредь умнее будь, если воротишься туда.
— Нет, Лукич, не приду к ним. Мне все высказано, что скрывалось это время. Не смогу простить. Даже милицию хотела вызвать эта лепешка! Сама спровоцировала, что ей по морде дал! А потом, я во всем виноват! Завтра на развод подам!—дергался человек.
В глубине души Сашка Ухов, конечно, ждал, что жена позвонит, предложит примирение, позовет вернуться домой. Но шли дни. Вот и неделя минула. Ася не звонила.
Она работала экономистом в другом корпусе, а потому с Сашкой они не виделись. Раньше созванивались, ждали друг друга у проходной, теперь о том и речи не было.
Ухов с месяц ходил, опустив голову. Никого вокруг не видел. А тут в столовой Рита подошла. Села за один стол, разговорились, позвала на чай вечером, потом на каток, там и Сашка пригласил девчонку в кино. Потом Ритка позвала парня в гости к бабке. Она жила в старой избе на окраине города.
Сашка все отказывался идти к старухе, слишком теща помнилась. Вот и сказал Ритке:
— Не обижайся, но я одну еле передышал. Вторую не переживу. Мне со старухами общение противопоказано,— рассказал девчонке о случившемся.
— Э-э, нет! Та песня не о моей бабке. Она не только не попросит, а и не возьмет. У ней свой пунктик. Считает, что нельзя человеку желать больше, чем положено. Так и говорит, мол, приходим в жизнь с пустыми руками, такими и в землю уходим. Живи, благодаря Бога, за всякий день. И, знаешь, ничего не копит как другие бабки. Живет по-своему. Как светлячок в своем доме. Есть у нее небольшой сад и огородик, получает пенсию, ни на что не жалуется, ни на кого не ворчит. Ни с кем не ругается. Наверное, так и должны жить люди.
— А почему ты в общежитии, а не с нею?
— Слишком далеко от завода и очень плохо ходит транспорт. Бабка все советует мне купить лисапед, так велосипед называет. Но я не умею на нем ездить, а потом у бабки много своих заморочек. Надо печку топить, воду носить, никаких удобств нет. Все в лопухах за домом. Я, честно говоря, возвращаюсь с работы, мне ни до чего. Сбегаю в столовую, в душ, немного поболтаем с девчонками и спать. Какой там дом? Не до жиру! — отмахнулась Ритка.
— А ты помогаешь бабке?