Замануха для фраера

Сухов Евгений Евгеньевич

Голова закружилась, в глазах замельтешили радужные круги, и Лиза в беспамятстве рухнула на пол.

Она очнулась на большой широкой кровати через двое суток. Открыла глаза и вначале не поняла, где она: крашенный белилами потолок, русская печь, тюль на окнах… Нет, это решительно не был подвал чрезвычайки с кусками гнилого сена на полу.

Она попыталась сесть, долго возилась, проклиная свое бессилие, пока не уперлась спиной в железную спинку кровати. Потом она услышала шаги, и в комнату вошла ее тезка.

– Очухалась? –

весело спросила женщина, доставая из авоськи бутылку молока, пачку чая и белую французскую булку. – Вот и молодец. Я уже думала, что ты вообще не проснешься никогда. Что ты, это… в литургический сон впала. Не вставай, – пресекла она жестом попытку Лизаветы подняться с кровати. – Сейчас я тебе горшок принесу.

Потом они пили чай с молоком и французской булкой, женщина рассказывала Лизавете городские новости, а она, хрустя румяной корочкой, чувствовала, что силы возвращаются к ней. Тезка, довольная, что дела больной пошли на поправку, все говорила и говорила, не умолкая:

– А в городе что творится, настоящий праздник! На улицах флаги, цветы. Народу на улицах – как на Троицу. Все нарядные, веселые. На Черном озере военный оркестр играет, в Панаевском саду и Русской Швейцарии прямо гуляния народные, тоже с музыкой. У дворца командующего округом, ну, там, где при большевиках военный комиссариат был, – очередь длиннющая в добровольцы в Народную армию подполковника Каппеля. Да, вчера вечером я и самого Каппеля видела. Шустрый такой, загорелый. Настоящий герой…

Лизавета сонно моргала и улыбалась неизвестно чему. Было так хорошо, что будь ее воля, она вот так сидела бы весь век и слушала эту прекрасную женщину; а потом они пили бы чай с вишневым вареньем и французскими булками, рассказывая друг другу всякую дамскую чушь. Да, и еще обязательно, чтобы рядом был Савелий. Без него она жить «не согласная», как говорила ее новая подруга-тезка.

А потом уснула. Мгновенно. Наверное, за одну секунду. Как топориком на дно.

На следующее утро Лиза засобиралась в город.

– Куда это ты намылилась? – спросила ее Лизавета-другая. На что Лизавета Родионова ответила: – Пойду, пройдусь. А то вовсе разучусь ходить.

Город и правда был праздничен, чист и свеж. Ибо пролетарии метлы и лопаты перестали заседать в домовых комитетах и пить горькую, а надели на грудь дореволюционные бляхи, похмелились кислым штями и принялись мести дворы и улицы и убирать с дорог и тротуаров конские яблоки. Вернее, это их заставили сделать, потому как революционные солдаты, матросы, рабочие и трудовое крестьянство до того засрали город, что некуда было и шагу шагнуть, чтобы не наступить на семечную шелуху, чинарик обмусоленной самокрутки или собачье говно.

Город, как и рассказывала тезка, был весь в цветах и флагах. Из окон домов неслись запахи настоящего

довоенного кофе и китайского чая, магазины и лавки были открыты настежь, а женщины вспомнили, что они являются прекрасным полом и стали вновь кокетливы и жеманны.

Лизавета с удовольствием прошлась по праздничному городу, возродившемуся, как и она, к новой жизни. Вот еще бы найти Савелия. Впрочем, она знает, как надо поступить…

Она пешком дошла до гостиницы «Франция», на которой вновь висела вывеска с названием «HOTEL», решительно вошла в холл и подошла к служащему.

– Чем могу служить, сударыня?

– Меня, возможно, разыскивает один человек, – осторожно начала Лизавета.

– Слушаю вас, – учтиво склонил голову служащий отеля, ловя каждое слово прекрасной посетительницы.

– Его зовут Савелий Николаевич Родионов. Возможно, он будет представляться еще и господином Крутовым, – продолжила Лиза, – но пусть вас это не смущает. Просто у него двойная фамилия. И когда он появится у вас, передайте ему, пожалуйста, что его супруга ждет его в кондитерской Панаевского сада от полудня до часу дня.

– Когда, мадам? – вежливо поинтересовался служащий.

– Всегда, – ответила Лизавета.

– Простите?

– Ну что же здесь непонятного, – голосом, по меньшей мере, великой княгини, сказала Лизавета. – Передайте ему, что я буду его ждать от полудня до часу дня в кондитерской Панаевского сада. Всегда, то есть каждый день, начиная с завтрашнего дня. Вот и все. Вам понятно?

– О, да, сударыня, – уважительно наклонил прилизанную голову служащий отеля. – Я непременно все ему передам, как вы сказали. Не извольте беспокоиться…

– Здравствуйте, – повторила Елизавета Петровна громче. – Здесь есть кто-нибудь?

За домом послышались шаги, и навстречу Савелию и Лизавете вышел седой старик.

– Ищете кого? – спросил он, всматриваясь в лицо Елизаветы Петровны.

– Да, – ответила Елизавета Петровна.

– Кого?

– Здесь жила одна женщина, Елизаветой звали, – с надеждой посмотрела на него Лиза.

– А вы кто ей будете? – подошел к ним старик.

– Давняя подруга, – ответила Елизавета Петровна.

– Насколько давняя? – продолжал задавать вопросы старик.

– Простите, товарищ, вам обязательно знать, насколько давней подругой женщине, здесь проживающей, была моя супруга? – с заметным раздражением спросил Родионов.

– Савелий, – посмотрела на него с укоризной Елизавета Петровна и, обращаясь к старику, ответила: – Мы познакомились с Лизой в восемнадцатом году…

Она ходила в кондитерскую сада Панаева каждый день. Садилась за свободный столик на летней террасе, заказывала шоколад и ждала. День, другой, третий.