Замечательные женщины
Шрифт:
– Омар Хайям, – пробормотала я себе, – только это был сборник поэзии.
Иврард Боун не слишком подходил для таких стихов, и даже если мы закажем выпить, это будет скорее всего не вино. Так что ничего от Омара Хайяма тут не было.
– Зайдем сюда, – предложил он, останавливаясь у паба возле Сент-Эрмин и открыв дверь прежде, чем я успела сказать, хочу ли зайти или нет.
Я не привыкла ходить в пабы, поэтому порог переступила довольно робко, ожидая застать шумную прокуренную атмосферу и раскаты грубого хохота. Но то ли было еще слишком рано, то ли паб располагался слишком близко к церкви, но внутри я увидела
– Боже милостивый, – пробормотал Иврард, – ну и тишина тут. Наверное, еще рано.
– Полагаю, большинство в это время спешат уехать отсюда подальше.
– Вот как? Впрочем, долго нам тут задерживаться незачем. Что бы вы хотели?
– Пива, – неуверенно сказала я.
– Какого пива?
– Горького, наверное, – ответила я, надеясь, что оно не напомнит по вкусу воду после мытья посуды, однако ни в чем нельзя было быть уверенной.
Когда пиво принесли, вкус его оказался именно таким, и я даже немного обиделась, увидев, что Иврарду подали какой-то золотистый напиток в маленьком бокале, который выглядел гораздо привлекательнее моего. «Зачем было спрашивать, чего я хочу, – обиженно думала я, – мог бы что-нибудь и сам предложить, как совершенно точно сделал бы Роки».
Отпив своей горькой воды, я огляделась по сторонам. Близкое соседство с Сент-Эрмином придавало пабу почти клерикальную атмосферу, особенно потому, что в декоре было много красного дерева, и у меня настолько разыгралось воображение, что я почувствовала слабый запах ладана. Появилось еще несколько человек, которые, устроившись на черной, набитой конским волосом банкетке и за маленькими столиками, пили очень мирно и торжественно, почти печально. Я перевела взгляд на камин, по летнему времени холодный и темный, но с охапкой сена для запаха, недоумевая, почему сижу тут с Иврардом Боуном. Он тоже молчал, что не улучшало положения. Остальные в пабе вели себя так тихо, что невозможно было представить приватную беседу, если, конечно, нам было о чем поговорить, но это казалось маловероятным.
– Я читаю автобиографию кардинала Ньюмена, – начала я, чувствуя, что это, пожалуй, самая неудачная тема для дружеской посиделки в пабе.
– Наверное, это очень интересно, – сказал он, приканчивая свой напиток.
– Да, очень. – Я запнулась. – К нему испытываешь сочувствие.
– Рим, да… наверное, так. Нетрудно увидеть, чем он привлекает.
– Я не совсем это имела в виду, – возразила я, на самом деле не имея понятия, что именно имела в виду. – Скорее как к человеку… – Моя фраза жалко повисла в полной тишине, которая теперь воцарилась в пабе.
Иврард встал с бокалом.
– Вам, как вижу, пиво не нравится, – сказал он, кивая на мой бокал и словно бы стряхивая отстраненность. – Чего бы вам на самом деле хотелось?
– То, что вы пили, выглядело неплохо.
– Сомневаюсь, что вам это подойдет. Принесу вам джина с апельсином или лаймом – они совершенно
Я почувствовала себя несколько униженной, но была рада, когда он вернулся от стойки с джином и апельсиновым соком, а отпив глоток-другой, даже повеселела.
– Почему вы сказали, что хотите горькое, когда совершенно очевидно, что вы его не любите? – спросил Иврард.
– Честно говоря, не знаю. Я думала, что именно это полагается пить в пабе. Я не привыкла к спиртному.
– Вот и оставайтесь такой, как есть. К такому не следует привыкать, – сказал он, как мне почудилось, несколько педантично. – Вам полезнее читать про кардинала Ньюмена.
Я рассмеялась.
– В школе нам иногда позволяли выбирать гимны, но мисс Риду никогда не разрешала петь «Веди нас, добрый свет», поскольку считала его слишком мрачным и неподходящим для школьниц. Разумеется, мы его любили.
– Могу представить. Женщин иногда совершенно невозможно понять.
Я некоторое время размышляла над этим замечанием, спрашивая себя, к чему оно приведет, а потом вдруг удивилась: как я, глупая, сразу не догадалась, что он хочет поговорить о Елене Нейпир. Иврард Боун пригласил меня не ради моего общества – точнее, даже не пригласил, не дав мне шанса появиться одетой получше и без холщовой сумки, а просто подстерег на улице.
– Полагаю, каждый пол считает, что противоположный трудно понять, – изо всех сил постаралась я. – Но, наверное, не стоит ожидать, что сможешь многое знать о других людях.
– Знания не всегда можно избежать, – отозвался Иврард. – Некоторые вещи совершенно очевидны и бросаются в глаза даже самым невосприимчивым.
Я подумала, что мы не можем бесконечно говорить загадками – слишком уж много это требует усилий. Отпив довольно большой глоток, я храбро сказала:
– Мне кажется, что женщины, возможно, иногда выдают свои чувства, сами о том не подозревая.
– Вы тоже это заметили?
– Ну да, конечно, – отозвалась я, понятия не имея, о чем речь. – Зачастую это трудно скрыть.
– А скрывать следует, – раздраженно отрезал он. – Особенно если сам роман совершенно невозможен, а чувства безответны. Если они действительно намерены расстаться, все может обернуться крайне неловко и неприятно.
– О чем вы, собственно, говорите? – изумленно спросила я.
– Вы и сами должны знать, что о Нейпирах. Елена ведет себя самым глупым и бестактным образом.
– Боюсь, в последнее время мы с ней мало видимся, – сказала я, будто могла ей чем-то помешать.
– Позавчера она явилась ко мне на квартиру после десяти часов вечера одна, совершенно одна, и просидела почти три часа, разговаривая, хотя я делал все возможное, чтобы заставить ее уйти.
Не могла же я спросить, к каким методам он прибег.
– Разумеется, мне в конце концов пришлось выйти вместе с ней, чтобы найти ей такси… Вы сами согласитесь, что я не мог поступить иначе, – продолжал Иврард. – А к тому времени был уже час ночи, и, разумеется, я не ожидал, что на улице будет много людей, да еще таких, кто знает нас обоих.
– Вы кого-то встретили? – спросила я, чувствуя, что история вот-вот станет по-настоящему увлекательной.
– Да, получилось крайне неудачно. Только мы вышли из дома, а нам навстречу – подумать только! – Эпфельбаум и Тирелл Тодд. Вот уж кого бы я хотел увидеть в последнюю очередь.