Замена объекта
Шрифт:
Долгушин потянулся к телефону, но Хан перехватил его руку.
– Не надо, Валера, глупости это.
– Почему глупости? Знаешь, как говорят умные люди? «Осведомлен - значит, вооружен». Правду надо знать всегда.
– Не надо, - твердо повторил Хан.
– Во-первых, умные люди говорят не так.
– А как?
– Предупрежден - значит, вооружен. Предупрежден, а не осведомлен.
– Ну и в чем разница?
– В том, что я и так предупрежден. Я прекрасно понимаю опасность, которая исходит от появления Аркадия. А быть осведомленным, то есть знать
– Никогда не думал, что ты такой чистоплюй, - неодобрительно произнес Долгушин.
– Вот сколько лет тебя знаю, а не подозревал за тобой этой слабости. Ты же простой российский мент, а не аристократ вшивый. Вот и надо быть проще. Наливай.
Хан разлил водку, опрокинул в себя содержимое рюмки. Хмель не брал его, и он досадовал на то, что не может хоть ненадолго избавиться от боли.
– Это не слабость, - возразил он другу, беря новый бутерброд.
– Это уважение к человеку. И это во-вторых. Все, закрыли тему. Лучше расскажи, как у тебя на любовном фронте дела обстоят. Удалось тебе избавиться от той дурочки, которая на тебе висела?
– Ой, не напоминай, - Долгушин затряс головой и стал похож на вышедшего из воды и отряхивающегося ньюфаундленда.
– Столько сцен пришлось пережить - жуть малиновая. Но зато теперь все. Теперь я на некоторое время всецело принадлежу своей законной супруге Елене, которая, кстати, собрала нам с тобой эти бутерброды, велела выпить рюмку за нее, поскольку она не может присутствовать, и передавала тебе горячий привет и нежный поцелуй.
– Я рад за тебя.
– А уж как я-то рад! Слушай, Хан, у меня к тебе есть деловое предложение. Надо одному человечку помочь.
Хан насторожился. Вообще-то за другом Валерой нечистоплотный протекционизм не замечался, но ведь они не виделись почти два месяца, а за два месяца много чего могло случиться. Люди меняются так быстро…
– Да не напрягайся ты, - засмеялся Долгушин, - поступиться служебным долгом я тебя не прошу. Просто на меня вышел один знакомый опер, у них висит двойное убийство, и концы тянутся в Оренбургскую область. Они предлагают тебе обменяться информацией, глядишь, у вас вместе картинка и нарисуется. Ты же про оренбургских бандитов все знаешь.
– Ну, во-первых, не про всех оренбургских, а только про одну конкретную группировку из одного конкретного города. А во-вторых, я и про них не все знаю. В последние месяцы я их как-то упустил, почти никакой информации не получал.
– Так я не понял, - обиженно сказал Долгушин.
– Ты что, отказываешься с ним встречаться?
– Нет, - вздохнул Хан.
– Не отказываюсь. Встречусь. Давай еще по одной.
– Поехали, - согласился Долгушин.
Домой Хан пришел во втором часу ночи. Еще с улицы он увидел, что в спальне и в гостиной горит свет. Оксана не спит, ждет его. Зачем? Почему она не легла? Ждет для решающего разговора? Собирается объявить ему, что уходит? Вот оно как. Значит, сегодня. Дождался.
Жена вышла в прихожую, едва он открыл дверь.
– Ты выпил?
В голосе
– Да, выпил. Сегодня день рождения Андрюхи.
– Да, конечно, - Оксана виновато улыбнулась.
– Прости, я забыла. Раздевайся, что ж ты в куртке стоишь.
Хан послушно разделся, снял ботинки, прошел в комнату и сразу увидел включенный ноутбук. До его прихода она сидела за компьютером и снова писала письмо Аркадию. О чем? Наверное, Оксана волнуется перед решающим разговором, не знает, как сказать мужу о своем уходе, пытается собраться с силами, а Аркадий ее подбадривает, подсказывает нужные слова и все такое. Господи, как тяжело! Наверное, то же самое чувствуют осужденные перед казнью.
– Хан, - Оксана подошла сзади и легко тронула мужа за плечо, - присядь, мне нужно с тобой поговорить.
Ну вот. Вот и все. Сейчас она скажет то, чего он так боялся все эти месяцы, и потом… Даже думать не хочется о том, что будет потом.
– Не возражаешь, если я постою?
– каким-то деревянным голосом спросил Хан.
– Насиделся за день. Да и в машине…
– Ты приехал на такси?
– Нет, на своей. А что?
– Тогда я скажу тебе две вещи, хотя сначала собиралась сказать всего одну.
Она села на диван, выпрямила спину и положила руки на колени, как примерная ученица.
– Я прошу тебя, Хан, не садиться за руль, когда ты в таком состоянии. Ты выглядишь совершенно трезвым, у тебя ясный взгляд и нормальная речь, но я знаю тебя много лет и вижу, что выпил ты много. Я прошу тебя. Пожалуйста. Дай мне слово.
– Даю, - машинально ответил Хан. Сейчас он мог бы дать Оксане любое слово, пообещать все, что угодно, ведь выполнять все равно не придется, если они больше не будут жить вместе.
– Это первая вещь, которую ты собиралась сказать?
– Нет, вторая. Но первая из нее плавно вытекает.
– Что-то я не понял…
– Хан, я люблю тебя. И я не хочу тебя потерять. Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я прекрасно вижу, в каком состоянии ты пребываешь последнее время, и понимаю, что это из-за Аркадия. Так вот, я хочу тебе сказать, что никогда не совершаю дважды одни и те же ошибки. Однажды я уже уходила от тебя. Второй раз этого не случится. Ты можешь верить мне или не верить, ты имеешь право ревновать, но ты должен знать: я люблю тебя и бросать тебя не собираюсь. Я просто хочу, чтобы у Мишки было два отца, один - родной, а другой - умный и порядочный. Разве это плохо?
Хан попытался сглотнуть комок, который внезапно разбух где-то в горле.
– Не знаю. Наверное, ничего плохого в этом нет.
Он слышал свой голос и удивлялся тому, что не узнает его.
– Вот и хорошо, - Оксана улыбнулась.
– Ужинать будешь?
– Буду.
Еще пять минут назад при мысли о еде Хана начинало подташнивать, но сейчас он готов был съесть все, что ему предложат. Оксана выключила компьютер, и они пошли на кухню.
– Суп будешь?
– Буду.
– А отбивные с картошкой?