Замещающая

Lindqvist Sven

"Я... даже не знаю. Видеоигры всё лучше день ото дня".

"Не то чтоб серьёзное будущее".

"Вполне нормальное. У многих всё гораздо хуже".

Мэйт взглянул на меня и смотрел так долго, что я почувствовал себя неловко и спрятал лицо, поднеся чашку чая. Чай остыл и стал вкуснее, чем был горячим.

"Хорошо", произнёс он, наконец. "Тогда, думаю, ты... ты поймёшь".

"Пойму что?"

"То, что я собираюсь рассказать".

Мэйт сложил руки на коленях и поглядел на секунду в какую-то точку толи за стеной, толи внутри себя. Я ждал. Мэйта окружала такая беда,

что это и бедой было не назвать. Это было скорее состоянием, местом, в котором он жил, как глубоководная рыба в чёрной пещере.

"Я взял кассету домой и слушал её снова и снова. У меня было такое кресло-мешок, знаешь, наполненный пластиковыми шариками, и я лежал на нём часами, вставая только чтобы перевернуть кассету. Первое ощущение так и не вернулось, но взамен я действительно полюбил эту музыку. Просто проникся содержанием. The Wall – она про общество и то, что оно делает с людьми, но в первую очередь, я считал её реквиемом по жизни, которая закончилась даже не начавшись".

"Я думал так же".

"Да, и мои мысли наверняка не были такими уж продвинутыми тогда, но... она о потере. И форма в полном соответствии с содержанием. А впрочем, забудь. На следующий день, я отнёс кассету обратно в школу, сказал, что думаю, что она... не помню, каким словом описал, но как бы то ни было, мне разрешили оставить её себе. Как я и мечтал. Так что следующий вечер тоже провёл на кресле-мешке. Мой отец был в ту пору полностью не в себе, если ты помнишь. Когда я хотел есть, я просто доставал деньги из его кошелька и шёл купить себе что-нибудь".

"В тот вечер я налил себе приличную рюмку виски, смешал его с "коллой" и пил, слушая кассету. Это было... Мне казалось, музыка от этого стала ещё прекрасней. Я дошёл до ванной и блеванул. А потом продолжал слушать".

"Ничего так жизнь. Для тринадцатилетнего".

"Да, но знаешь, пока всё это происходило, я просто чувствовал... кайф. Я думал, что понимал много того, о чём вы, детишки, и понятия не имели. Прискорбно, безусловно, но я был достаточно взрослым, чтобы сыграть пьесу для себя самого, понимаешь. Я видел себя чужими глазами. Да пофиг, сейчас дети и в тринадцать пьют".

"Но не в одиночку".

"Это да. Но мы сейчас не о моём паршивом воспитании говорим. На следующий день снова была школа, а я был в говно".

"Прости, Мэйт. Просто хочу спросить. Ты лежал в психушке?"

"В психушке, да, даже в разных. Долго лежал".

"Но я не понимаю... Прости, что говорю так, но... Я как-то думал, что ты окажешься... недалёким, скажем так. Но сейчас очевидно, что ты в более здравом уме, чем я".

"Многие пациенты психушек в здравом уме. В каких-то вещах. И совершено неадекватны в других. В жизни, например. Я на таблетках. На очень сильных таблетках".

"Значит, вся эта тема с ухом..."

Мэйт нахмурился и выглядел раздражённым.

"...Ничего с этим общего не имеет. Уха там не было. Может быть, не было никогда вообще. Я ещё до этого дойду. Можно продолжать?"

"Да, прости, конечно".

"Ок. В общем,

на английском случилось то же самое. Она вызвала меня к доске написать слово "conscious", пока вы все работали по учебникам. Я взял мел, собрался писать и... я помню это, так как... Я знал слово "unconscious" и хотел спросить, то же ли это слово только без приставки "un". Разумеется это оно же, но в тот день у меня голова была как опилками набита... Так что вместо того чтобы спросить, я ткнул её в спину. Ну как бы, да, так не поступают с учителями обычно, но... Я ткнул её, чтобы она повернулась. И знаешь, что случилось?"

"Что?"

"Ничего".

"В смысле - ничего?"

"Ничего. Я ткнул её в спину, никакой реакции. Я ткнул её посильнее. Ничего".

"Может, она..."

"Вот и я так тоже подумал. Что она специально так".

Мэйт взглянул на фото.

"Ты говорил, что считал её немного... как ты там сказал... типа неприятной. Помнишь, почему тебе так казалось?"

"Нет, просто было такое чувство, полагаю".

"Она никогда нас не касалась. Ни разу. Обычно когда ученик сидит над заданием, а учитель подходит помочь... он может положить ладонь ребёнку на плечо, дотронуться до руки или волос, да что угодно... Но она никогда до нас не дотрагивалась, ты помнишь?"

Я обдумывал сказанное. Судя по всему, это была правда: я не мог вспомнить ни единого случая, когда Вера коснулась бы меня, но и ни одного случая, когда касался кто-то другой из учителей тоже. Разве что как Сундгрен, преподаватель музыки, схватил меня за затылок, когда я дёргал струны внутри пианино. Но это было совсем другое.

Я покивал головой, но выражение моего лица выдало Мэйту мои мысли.

"Понимаю. Ты не помнишь. Но я это заметил потому что, когда она сказала, что я могу одолжить кассету, я попытался немного сыграть во взрослого. И протянул свою руку, чтобы пожать руку её и сказать спасибо. Но она не взяла её. Просто сделала жест наподобие вот такого..."

"Это могло быть из-за отсутствующего пальца".

"Да, но отсутствовал он на левой руке".

"Ну и память".

"Я только и делал, что вспоминал о ней последние несколько лет. Ок. Когда она не отреагировала и во второй раз, я сделал вот так..."

Мэйт сделал отрывистое толкающие движение пальцем.

"Тук-тук-тук... и знаешь что... Её кожа... Она была совсем жёсткой. Не продавлилась нисколько, как бы я не тыкал. Жёстая, но не цельная. Понимаешь? Такое чувствуешь, когда стучишь по статуе например, в сравнение с листом фанеры. Разницу объяснить сложно, это как будто... вибрация в более тонком материале".

"И это был... более тонкий материал?"

"Да".

"И какой же?"

"Пластик".

"Пластик?"

Мэйт фыркнул, кончики его рта приподнялись в ухмылке.

"Я шучу. Понятия не имею, какой это к чёрту был материал. Просто он был жёстким и тонким".

Наступила тишина. Я мог слышать, как где-то глубоко внизу прогромыхал поезд метро. В комнате стемнело. Только белая футболка Мэйта оставалась чётко различимой. Я попытался представить себе это: человеческое существо из жёсткого, тонкого материала. И представил металл.