Заметки доброго дантиста. Начало
Шрифт:
– Розенберг! Все, что ты говоришь, каждое, блин, слово, можно и нужно…
– …использовать против меня в суде?
– Нет, воспр…
– В жопу политкорректность, Роб!
– Ок. В жопу. Но это не меняет того, что завтра у нас древнегреческая физика, а послезавтра грядет избиение от соседей.
– Не переживай ты так! Арчил соберет DreamTeam нашего диспансера, и мы им покажем.
– Все, что мы им сможем показать, это разные формы и степени сколиоза.
– Ну так вот, возвращаясь к книге…
– Блин,
– Нет, ты только послушай: «Евреи посовещались и решили…»
– И что?
– Где, блядь?! Где эти евреи? Я хочу уехать к ним! Я хочу жить с ними! Они посовещались и решили? Серьезно? Ты смотришь заседания кнессета?
– Конечно. Каждый вечер. У нас выделенный кабельный канал дома. Единственный в Строгино, кстати.
– Ладно. Поверь мне на слово. Единственное, чем заканчивается совещание евреев, – это склока. В общем, я хочу написать автору и попросить свести меня с этими договороспособными евреями.
Зашел Арчил.
Вид у него был, как у грузинского автопрома.
– И все из-за тебя! – традиционно поздоровался он со мной.
– А можно не каждый раз хотя бы? Я за сегодняшний день уже понял, что во всем виноват я.
Дело в том, что на стрелку с соседней школой, которая должна была состояться через два дня, Арчил хотел набрать своих пацанов. Я был против. Эти милые ребята выглядели как сорокалетние больные циррозом каннибалы. И мне казалось, что это неправильно. Как бы чего не подумали.
Вообще большая часть поступков армян исходит из этого опасения. Энное число веков мы даже собственное государство не восстанавливали, строя соседние, дабы не портить впечатление о себе.
Арчил был против такого подхода. Особенно сейчас, когда сборная Лицея по мордобою выходила не то чтобы блестяще.
– Все, короче! Жопа, короче! Полная жопа, короче, – красноречиво сказал Арчил.
– Слушай, сколько можно?! Потом ты поймешь, что это правильно. Да и вокруг столько евреев! Соблюдай последовательность! Обвиняй их. Вон у Розенберга книжки с подробными инструкциями.
– Ах-ах-ах! А вот это, Мамиконян, тонко! А кого потом в очередь поставить? Интеллигенцию или панков, подрывающих основы?
– Да хоть пацанов с сервиса позвать. Пять-шесть человек…
Я покачал головой. Каким-то странным образом Арчил всегда верил, что я знаю, что делаю. Но это, естественно, было не так.
– Жопа, короче, – повторил Арчил.
Речь Арчила не отличалась разнообразием оборотов, но те, что он использовал, всегда звучали очень убедительно.
– Ну, это если смотреть не диалектически, – ободрил нас Розенберг.
– А если диалектически? – спросил я.
– А… а если диалектически, то мы в диалектической жопе. И внутри нее будем испытывать единство и борьбу противоположностей и т. д. Я еще не разобрался до конца в диалектике, но штука полезная.
– Главное –
– Дааа! Старая добрая немецкая философия! Моя опора и отрада в минуты отчаяния.
Арчил посмотрел на нас, как на говно, и вышел.
– Курить пошел.
– Да, – сказал Розенберг. – Если завтра физику переживем… и драку, надо бы все-таки узнать, где эти совещательные евреи живут. Я хочу к ним.
2. Georgia on my mind.
И Люблино тоже
Вернулся Арчил.
– Либо я беру с собой своих пацанов, либо я не иду.
– Арчил, хватит пилить мне нервы. И так невесело.
– Мы были в травмпункте семь раз за месяц. Я мать реже вижу, чем травматолога! На хер этот ваш Лицей! Семь лет в обычной школе в Люблино провел, и все нормально. Школу держали как дом родной. А тут… Ты меня вообще слушаешь?
– Не ной, я думаю. И заметь, ты там семь лет «провел». А тут мы у-чим-ся. Биология, химия и немного травматологии.
– И о чем ты думаешь?! О чем? Ты наших видел? Те с нами даже драться не будут – плюнут на нас и уйдут.
– Это из-за очков и брекетов? – спросил Розенберг.
– Нэт! Морды у них болезненные. Даже такие отморозки убогих не бьют, – Арчил задумался и добавил: – Я надеюсь. В Грузии и в Люблино было так.
– Люблино и Грузия. Места, равноудаленные от нашего уютного мира факультативов по физике, олимпиад по математике и нещадных избиений у гаражей отроков со сколиозом, – сказал Андрей, снимавший все это на камеру.
– А ты, может, эту херню выключишь и поможешь нам?
– Чем помочь? Паниковать и тосковать по Люблино? Так вы и сами справляетесь. А это, между прочим, видеоархив – для истории.
Зашел радостный Каганович.
– Лазарев и Эпштейн согласны пойти с нами. Но при двух условиях.
– Что мы оплатим их похороны и будем там неистово плакать? – спросил Розенберг.
– Розенберг, прекрати свои шуточки.
– Короче, какие условия? И почему сами не пришли, министры, что ли? – молвил Арчил гневно.
– Ну, у нас же факультатив по химии, забыл? Я насилу у Клавдия Несторовича отпросился в уборную.
– Каганович, а ты специально разговариваешь сленгом хуя не видевших тургеневских барышень, а? Насилу, уборная, истончилося, душевный покой, блядь…
Арчил впервые улыбнулся. Всуе упомянутые гениталии его всегда радовали.
– Ой, прекрати, Розенберг, – сказал Каганович. – Эта твоя нарочитая маскулинность и игра в боевого иудея – смешны.
– У меня один дед партизаном был, второй Будапешт брал, а братья в Цахале служат, пока ты, чмо, тут насилу в уборные ходишь и не можешь во всей школе двадцать человек собрать на драку.