Заметки на полях пиджака
Шрифт:
Приводимые в том цитатнике высказывания, увы, только подтверждают факт отсутствия у классиков марксизма хоть сколько-то целого и структурированного взгляда на искусство.
Да, Маркс и вправду собирался написать книгу о Бальзаке. Да только вот он всё время откладывал работу над ней до лучших времён. Откладывал, откладывал – да так в итоге и не написал.
А почему не написал? Почему откладывал?
Очевидно, не считал это важным. Или по крайней мере думал, что это не настолько важно, как экономический анализ капитализма.
Эстетика
Лифшиц же ухватился именно за эту маргинальную область, за то, что никому не было нужно и никому не было интересно.
С точки зрения тех задач, которые стояли перед ним как перед марксистом, это – непростительная трусость, граничащая с предательством.
Лифшиц стал свидетелем Великой Октябрьской революции. Он вырос и оформился в бурные двадцатые годы, пережил сталинские репрессии, войну, гонения на космополитов. Ему удалось застать хрущёвскую оттепель, увидеть Пражскую весну, застой, диссидентское движение. Если бы Лифшиц прожил на восемь лет больше реального срока, – он увидел бы и гибель Советского Союза.
Перед этим человеком развёртывались поражавшие воображение исторические картины. Его задача как учёного была в том, чтобы проанализировать их, понять значений каждой из них, а затем в соответствии со своим пониманием действовать.
Но Лифшиц не только не начал действовать, – он и анализировать ничего не стал. Его сердце оставалось глухим ко всему, что происходило вокруг него.
Посудите сами.
Закончилась вторая мировая война. В колониях европейских империй лесным пожаром полыхают освободительные войны. Народы колоний рвутся к независимости. Вьетнамские, малайские, алжирские, кенийские, ангольские партизаны истребляют завоевателей. В Греции вооружённые до зубов отважные коммунисты рвутся к власти. В Колумбии – виоленсия. На Кубе разгорается герилья. В западных странах молодёжь собирается на миллионные демонстрации. Звучат громкие имена новых кумиров: Маркузе, Фромм, Сартр. Потом будут Энслин и Баадер. Студенты захватывают Париж. Президент де Голль бежит из страны. Молодые люди бросают всё становятся городскими партизанами. Из угла слышны выстрелы. Где-то вдалеке глухо грохочут взрывы.
Чем в это время занимается Лифшиц?
Ответ прост: он пишет об абстрактном искусстве! В 1968-м публикуется его работа «Кризис безобразия». В 1974-м выходит «Незаменимая традиция».
Прочитайте эти книги. А затем возьмите выпущенный у нас «Ультра.Культурой» сборник статей Ульрики Майнхоф. Просто для сравнения.
Имейте в виду: эти тексты написаны примерно в одно и то же время. Но сколь же всё-таки велика разница между ними!
Работы Майнхоф – поднимающие на борьбу строки подлинного радикала. Сочинения Лифшица – унылое философствование стареющего ординарного профессора. Пусть даже и советского.
По-хорошему Лифшиц должен был заниматься вовсе не исследованиями абстрактного искусства.
Это, конечно, тоже дело полезное и нужное. Но всё же явно не первостепенное.
Перед Лифшицем стояла задача огромной огромной важности. Он должен был внимательно проанализировать события нашей недавней истории, разобраться в природе
Справиться с этой задачей Михаилу Александровичу было по силам. Он имел достаточно сил и времени для того, чтобы выполнить её со всем достоинством. Более того, никто кроме Лифшица, пожалуй, с этой задачей в то время справиться не мог. Ни Сартр, ни Маркузе никогда не жили в СССР. Советский строй они могли изучать только по документам и книгам, далеко не всегда правдивым и полным. Лифшиц же мог наблюдать всё лично, он не был стеснён языковыми барьерами. Его анализ мог бы оказаться подробнее и яснее чужого.
Но этот человек провалил возложенную на него миссию. Точнее, он даже не провалил, а просто отказался от неё.
Причины этого отказа довольно просты. Если бы Лифшиц взялся беспристрастно анализировать советское общество, – он очень скоро понял бы, что русская революция вступила в стадию термидора, что Советский Союз трансформировался в контрреволюционное государство, что советские так называемые «коммунисты» – никакие не коммунисты, что в обозримом будущем грядёт реставрация капитализма и что со всем этим, естественно, надо бороться.
В том, что Лифшиц пришёл бы к таким выводам, не может быть никаких сомнений. Все более-менее умные люди, бравшиеся за анализ советского общества того времени, вне зависимости от взглядов приходили именно к таким выводам. Даже Молотов под конец жизни до всего этого додумался, хотя и был, прямо скажем, не гений.
Лифшиц тоже, скорее всего, смутно ощущал, что всё именно так и обстоит, но сознательно такие мысли гнал прочь и уж тем более не думал о том, как бы начать из распространять. Это был человек осторожный. Всю свою жизнь он опасался как бы чего не вышло, не публиковал никаких работ в самиздате и вообще отличался примерной законопослушностью. Он не стремился бороться с системой. Вместо этого он предпочитал встроиться в неё и хорошо жить, ничуть не заботясь о том, насколько это правильно.
Как и большинство гуманитариев позднего СССР, бороться Лифшиц не умел. Он мог лишь рассовывать фиги по карманам, страшно боясь, что их обнаружат. И хотя он был гораздо умнее большинства этих самых гуманитариев, извинить это его не может. Напротив, ум только усугубляет его вину.
Оно и понятно: с дурака какой спрос? То-то! А вот с умного человека и спрос велик!
Лифшиц не был революционером. Ни по каким критериям его отнести к революционерам нельзя. Он родился в 1905 году, а потому в более-менее взрослом возрасте Российскую империю не застал. Становление его личности происходило в двадцатые годы. Вся его последующая жизнь протекала при советской власти, в сознательное противостояние с которой Лифшиц никогда не вступал.
Этот человек никогда по-настоящему не боролся, и этот очень отразилось не только на его характере, но и на тех идеях, которые он распространял и проповедовал.
Лукач не зря называл его эпикурейцем.
Марксист же (настоящий, а не советский) эпикурейцем быть не может. Он обязан быть киником или стоиком.
Тут нужно сделать небольшое пояснение.
Любой марксист – революционер. Если он не революционер, он уже не марксист.