Заметки парашютиста-испытателя

Романюк Василий Григорьевич

Харахонов действовал так уверенно, как будто он уже много раз спасал таким образом своих товарищей. Распахнув двери, он плотно прижал к себе Федюнина и вместе с ним прыгнул за борт. Несколько секунд они падали вместе, затем Харахонов выдернул кольцо вытяжного троса парашюта Федюнина. Купол раскрылся, и Павлуша повис под ним, а Харахонов продолжал свободное падение.

Пролетев метров двести, Харахонов раскрыл парашют и еще в воздухе расстегнул карабины подвесной системы. Как только его ноги коснулись земли, он бросил парашют, побежал к месту приземления Федюнина и бережно подхватил его на руки. Весь эксперимент прошел

весьма удачно и показал полную возможность подобных прыжков в боевой обстановке.

Участник сбора Юрий Гульник, авиационный инженер но образованию, был опытным парашютистом-испытателем. Вместе с ним я проверял в воздухе действие приборов, полуавтоматически раскрывающих парашюты, выполнял различные экспериментальные прыжки. Так, например, мы прыгали с парашютом в специальном скафандре, предназначенном для полетов в стратосфере.

Скафандр был полужесткой конструкции. Он защищал организм летчика от вредных воздействий низкого атмосферного давления и низких температур на больших высотах. Мы должны были выяснить, может ли летчик в таком скафандре вынужденно оставить самолет, раскрыть парашют и нормально приземлиться.

Когда Ю. Гульник, прыгавший первым, облачился в скафандр и надел на голову круглый шлем, он стал похожим на водолаза, готового спуститься в морскую пучину. Скафандр, наполненный до половины воздухом (как требовала инструкция), делал человека крайне неповоротливым, очень стеснял все его движения.

Надевая на товарища парашюты, я невольно подумал, что прыжок в такой неудобной одежде сопряжен с риском. Гульник, видимо, догадался о моих опасениях. Он что-то сказал, но через стекла шлема я видел только, как шевелились его губы, а потом выразительно похлопал рукой по запасному парашюту: в случае чего, мол, раскрою, не бойся.

Так оно и получилось. Испытатель с большим трудом — очень мешал шлем — покинул самолет через аварийный люк. Сделав короткую задержку, он хотел выдернуть вытяжное кольцо основного парашюта, но… не мог до него дотянуться. На земле, перед полетом, он хоть и с трудом, все же делал нужное движение, а на высоте скафандр еще больше раздулся и двигаться в нем стало еще труднее. Вторая и третья попытки тоже остались безрезультатными. Земля была уже близко, и Гульник раскрыл запасной парашют, до вытяжного кольца которого было легче дотянуться.

Мой прыжок в скафандре подтвердил несовершенство его конструкции. Это давало основание больше не рисковать и забраковать скафандр. Но Юрий Гульник выполнил еще три прыжка и довел испытания до конца.

Были среди участников сбора и крупные специалисты по подготовке молодых парашютистов. Так, Александр Иванович Зигаев к тому времени уже обучил парашютному делу несколько тысяч человек. В этой книге я еще буду говорить об этом замечательном воспитателе воздушных спортсменов подробнее.

Далеко не все из собравшихся парашютистов знали раньше друг друга, и тем не менее наша группа сразу же стала сплоченным, дружным коллективом. Товарищеская помощь советом и делом были законом для участников сбора. Многие из нас мечтали в будущем перекрыть существующие рекорды прыжков с парашютом, но соперничества, нездоровой «конкуренции» между нами не было.

Почти у каждого рекордсмена были свои особенные приемы для выполнения того или иного прыжка, добытые личным опытом, но это не составляло «профессиональных секретов», как у парашютистов

капиталистических стран. Так, Наби Аминтаев, отлично зная, что я и некоторые другие товарищи весьма интересуются прыжками с больших высот, обстоятельно делился с нами опытом, давал ценные советы. Мы, советские люди, кровно связанные со своей Родиной, чувствовали, что делаем одно, общее и нужное дело обеспечения безопасности полетов экипажей советского воздушного флота.

Первый период нашей жизни в лагере проходил под строгим наблюдением и руководством врачей. Мы набирались сил для выполнения предстоящих серьезных прыжков. Обычно день начинался физической зарядкой, затем купанье, плотный питательный завтрак, двухчасовой отдых и специальные упражнения. Физическую подготовку заключал групповой прыжок с многоместных самолетов, служивший как бы проверкой нашей готовности к более серьезным испытаниям. По ряду причин в этом прыжке мне участвовать не пришлось, и за полетом товарищей я наблюдал с земли.

День прыжка был солнечный и жаркий. Черными, четкими силуэтами лежали на траве тени крыльев четырехмоторных самолетов. От нагретого металла поднимались дрожащие струйки горячего воздуха. В тени — приятный холодок, но все же по лицам одевающихся парашютистов струйками бежал пот. Никакая тень не может спасти, когда в такую жару приходится надевать меховой комбинезон, унты и навьючивать на себя парашюты.

…Гудят моторы, и самолеты уходят в белесое июльское небо. В стороне они набирают нужную высоту и снова появляются над аэродромом. Через несколько мгновений под самолетами раскрываются белые бутоны парашютов. Один, другой, третий… двадцатый. Кажется, что они рождаются из воздуха. Групповой прыжок был выполнен точно. Гроздья белых куполов повисли в пространстве. Это было наше последнее сравнительно несложное задание. Начинались прыжки со скоростных самолетов.

Пока мы находились в «карантине», на аэродроме полным ходом шла исследовательская работа. Как известно, медицина довольно часто пользуется животными для различных наблюдений над живыми организмами. Так наши врачи поступили и в данном случае. Они проделали целый ряд кропотливых опытов с различными животными и насекомыми и предложили закончить эти опыты сбрасыванием с парашютом собак.

Первым кандидатом на подобный прыжок оказался наш всеми любимый аэродромный пес Полкан. Нельзя сказать, чтобы Полкан мог похвастать безукоризненно породистым экстерьером, но зато он имел свою авиационную историю и не был новичком в полетах.

Однажды весной на наш аэродром сел полк, перелетавший на новое место базирования. Из одного вновь прибывшего самолета выскочил большой кудлатый пес. Приветливо махнув хвостом дежурному по стоянке, он вслед за своим экипажем уверенно направился к летной столовой. Рано утром полк улетел, а пес остался. Полкан, как сразу окрестили у нас это новое приобретение, не боялся гула моторов и чувствовал себя под крылом самолета как дома.

О его уме, хитрости и отваге среди летчиков и парашютистов рассказывались целые истории, за достоверность которых не всегда можно было поручиться. Так, например, утверждали, что Полкан отлично знает аэродромную службу и в день полетов никогда не побежит через взлетную полосу. Такие рассказы пользовались большим успехом в курилке во время нелетной погоды, когда из низких серых обложных туч моросил мелкий упорный дождик.