Заметки скандального кинопродюсера
Шрифт:
Оказывается, он примчался в Москву, только чтобы я не обиделся.
Поспал в кинотеатре, руку мне пожал, поздравил и поехал назад.
Сумасшедший…
Я собрался уезжать из России. Навсегда.
У меня на сердце тоска, хоть и мечтал уехать.
Встретились с Володей в кафе на Старом Арбате.
Он пьет чай, я – коньяк. Болтаем о том
Но он «под кожу» не лезет – видит, как мне херово…
В этот момент в кафе входят пять веселых туристов-французов в сопровождении маленькой, плохо одетой русской тетки-гида.
Заметно, что женщина очень суетится, нервничает – лишь бы угодить своим зарубежным подопечным.
Когда французы, беззаботно гомоня меж собой, уселись-таки за стол у окна, тетка-гид в полуприказном тоне прокричала через весь зал двум официанткам, стоявшим у бара:
– Девочки, быстро обслужите нас. У меня французская делегация, и мы не можем ждать!
Непонятно почему, но меня взбесили эти слова, это неприкрытое вечно холопское «совковое» желание выслужиться перед иностранцами.
И я со всей силы грохнул кулаком по столу, подскочил и дико заорал на тетку:
– Эй, мышь церковная! Ты че перед ними стелешься, как отставная шлюха?.. Ты можешь себе представить, чтобы во Франции перед русскими так спину гнули? Так почему эти девочки, твою мать, – я показал на официанток, – должны перед лягушатниками прогибаться?..
– Костя, угомонись! – утихомиривал меня Володя, встав, на всякий случай, между мною и притихшими французами.
Но меня уже понесло:
– Да че угомонись?! Че угомонись? Мы что – пальцем деланные?.. Кто нас в мире уважать станет, если мы сами себя не уважаем?! Ебтыть, даже в Москве сами себя в говно втаптываем!!!
Официантки благодарно, застенчиво улыбались. Французы, ничего не понимая, испуганно хлопали глазами. А тетка-гид, и без того маленькая, съежилась до молекулы.
Мы вышли на улицу.
Турчинский смеется:
– Олегович, ты чего взорвался, как фугас? Это же я – «Динамит», а не ты!
– Как же так?.. – не унимался я.
А Владимир улыбнулся:
– Остынь, кипяток!..
Я скрипнул зубами:
– Да я даже не на нее!.. Я на всех нас – на русских – взъелся! Ох, не любим мы себя! Ох, не любим!!!
Турчинский хитро прищурился и тихо-тихо:
– Костя, знаешь: есть такое стихотворение о матушке России и обо всех нас. Геннадий Шпаликов написал:
Не верю ни в Бога, ни в черта,Ни в благо, ни в сатану,А верю я безотчетноВ нелепую эту страну!Она чем нелепей, тем ближе,Она то ли совесть, то ль бред,И вижу я, вижу я, вижу,Как будто бы автопортрет…Он помолчал и подытожил:
– Россия – это твой автопортрет, Костя!!!
Он не любил слово «друг». «Товарищ» – да! А друзьями он называл только самых-самых близких.
Многие набивались ему в друзья. Многие (особенно после его смерти) пиарились на разных ТВ-шоу, называя себя «лучший друг Турчинского».
Знаю, что Ирина (жена Володи) негодовала по этому поводу, но…
Разве можно сломать законы шоу-бизнеса? Это в порядке вещей – на чужом (громком) имени «засветить» свое (никому не известное)…
Когда он умер, я напился вдрызг…
А через несколько дней посмотрел пеДЕрачу (прочтите это еще раз) «Пусть говорят».
А о чем они говорили?
Об анаболиках, о каком-то медицинском эксперименте (который, по их мнению, и стал причиной гибели), еще о чем-то…
И никто – никто!!! – из приглашенных гостей (якобы «друзей» Турчинского) не сказал ни слова о том, каким был Володя. Как он любил жену и дочку! Как помогал своим товарищам! Как работал на износ на съемках! Как спал по два-три часа в день (зачастую – в машине, потому что много времени уходило на дорогу). А потом он снова куда-то ехал, где-то выступал, где-то снимался…