Заметки Уходящего.
Шрифт:
«В тылу» здания вокзал были установлены три туалетных кабинки. В них-то и влетели солдатики после того, как с подсказки капитана бросили в щёлочку на двери монетки, а двери, гулко щёлкнув, открылись. Капитан, после, отошёл в глубь дворика, выкурил одну сигарету, другую, только достал третью – что-то не так!
…Постучал в каждую из кабинок. Солдатики отозвались, и пожаловались чуть ли не в один голос: двери кабинок изнутри почему-то не открываются?! Капитан – смык-дёрг на себя одну, другую, третью дверь, да …чертовщина какая-то?! В этот самый момент подошла, и уже не в первый раз, пожилая пара – дед и вовсе переминается с ноги на ногу так, что больно на него смотреть. Тогда капитан ещё по монетке – в щёлочки на дверях, а пфенниги выбрасывает назад. Ну, и капитана нашего «прорвало»: вспомнил бога…, душу…, и, конечно же, мать!.. С этим и ринулся, зверем покусанным,
Намаявшиеся солдатики-пацаны, понятно, из кабинок – пулей, опять же, а дежурная – в кабинки… Потом подозвала капитана, о чём-то «шпрехала» ему на ухо и всё это время многозначительно ударяла тем самым, длинным и металлическим, по хромированному рычажку сбоку унитаза. Когда же капитан, сурово поджав губы, кивнул головой – мол, понял (не дурак!), краснощёкая дежурная беспристрастно нажала на рычажок и смыла чьё-то «большое…». В этот момент что-то щёлкнуло в двери кабинки – и капитан, действительно, всё понял. (Солдатики не забыли промыть… после себя – они искали цепочку с белой фарфоровой ручкой, за которую они обычно, дёргали после того… Увы и ах, но такой цепочке, да ещё и с фарфоровой ручкой, в кабинке не было.)
Говоря о гражданах ГДР периода 1971-1973 годов, я многое обобщаю и даже дорисовываю в творческом плане. Практика познания «камрадов» была эпизодической и ограниченной по времени, оттого в основе моего повествования лежат исключительно личные наблюдения и впечатления. Но! Немцы – народ весьма интересный и своеобразный.
К примеру, сын у отца просит закурить, старший протягивает младшему сигарету, а взамен получает от него деньги: стоимость одной сигареты. Как вам такое? Для нас, советских граждан, подобное, ну, просто не укладывалось в голове! Пошли дальше: парень ведёт свою девушку в «гаштет» (маленький ресторанчик), присаживаются за столик – он себе что-то заказывает, она – себе, но и оплачивают заказ каждый из своего кармана (?!). Если хочешь принять участие в свадебном застолье, обязан заранее согласовать со стороной, какую будешь представлять, своё церемониальное меню, предварительно его, естественно, оплатив(?!). Дальше больше, как говорится: девственницу замуж не берут – не принято, оттого она должна, если девственница, с кем-то до свадьбы переспать, а в брачное ложе лечь уже не девственницей. И не надо таращить глаза, и всяко ухмыляться-кривляться, если, предположим, миловидная барышня пукнула, серьёзно так, за столом, что называется, без страха и упрёка (или в кино, или ещё где-нибудь в публичном месте) – не принято сдерживать газы, так это вредно для здоровья. А знаете, что такое «День любви»? В такой день немка может отдаться любому мужчине, кого она пожелает, а немец – с кем пожелает «это» сделать, с тем и сделает (?!). Но, опять же!
Доподлинно так всё на самом деле или совсем не так – не знаю. Я лишь слышал обо всём этом – не раз и не от одного! А вот что не подлежит сомнению, так это полковая, можно сказать, драма, невольным свидетелем которой я стал.
Немцы здесь не причём, а вот капитан-связист, эдакий жеребчик Лель (в мифологии древних славян бог любовной страсти) наделал шороху в нашем полку. …Если он оставался в расположении части – а дома семейных офицеров начинались сразу же за КПП, – у многих офицеров, кому нужно было выезжать с личным составом на полигон, начиналась истерика; у кого-то – паника, а кого-то эта новость вгоняла в эмоциональный ступор. А причина такого их состояния – капитан, переспавший чуть ли не со всеми смазливыми офицерскими жёнами. Но только бы переспал – с места «преступления» он никогда не убегал, а не получалось разойтись по-хорошему, всегда бил первым! И мы, солдатня, знали – если у какого-нибудь офицерика синяк под глазом или разбита губа – значит, жена у него хорошенькая!
В полку поговаривали, что в капитана даже стреляли. Хотя от своего взводного я слышал другое, но близкое к тому: с кем-то капитан стрелялся, типа на дуэли. Чем всё закончилось – взводный не счёл нужным посвящать меня в это, однако от него я ещё узнал, что карьера капитана висела на волоске. Его предупредили в последний раз – исключат из партии и отправят в Союз. Офицерам и прапорщикам с красивыми жёнами и дочерями от этого, понятно, легче не стало, потому они постоянно держали ухо востро: если капитан возвращался с полигона в полк, немало офицеров под любым предлогом следовали за ним – тоже в полк.
По жизни я человек не вредный и
А капитана-связиста подвела всеядность, если можно так выразиться, и экстрим.
…Когда начальнику караула позвонил часовой с артиллерийских складов и сообщил о необъяснимо странном шевелении в пшеничном поле, что желтело рядом – а ему это не показалось, так как был полдень, – я бодрствовал за столом в «дежурке». Разводящий сержант тут же поднял меня и ещё двоих караульных по тревоге, и мы двинули к артиллерийским складам.
Подойдя к пшеничному полю, увидели следы – то ли кто-то зашёл в пшеницу, то ли что-то большое заползло. «Калаши» передёрнули на всякий случай – пошли по следу. Прошли, тихонько и аккуратненько, метров десять – опа: офицерские сапоги, пошли дальше – портянки, ну, а в паре метров от портянок – сам капитан-жеребчик Лель… с голым задом и – на немке (как выяснилось позже).
…Что было потом? А что было потом? …Мир, труд, май! Только капитана больше я не видел.
…Я уже говорил о том, что два года пребывания в Группе советских войск в Германии, 1971-1973 гг., по-настоящему меня впечатлили. Нет, не сразу эти, ещё по сути юношеские, впечатления «сработали», где на упреждение, а где расставили что-то и сразу на должные места. …Пройдут годы – и я пойму: мы не умеем работать так, как умеют это делать немцы, не умеем следить за собой, как умеют это они, не умеем беречь себя, дорожить собой, рационально распоряжаться тем, что имеем и, главное – мы с лёгкостью и без малейшего сожаления (а оправданий у нас масса) разрушаем нами же достигнутое и даже завоёванное, что стоило всем колоссальных материальных затрат и людских потерь. Оттого, совершив умопомрачающий исторический прыжок «из грязи в князи», советский народ (спустя два десятка лет после моей срочной службы) даже по-настоящему и не сообразит, чего достиг в цивилизационном плане развития и что так безвольно и так же безрассудно закопает, да ещё и притопчет, в небытие настоящего времени. О, если бы революционные кульбиты амбиций и целеустремлённости советских граждан исключали, в результате, умопомешательство в верхах и правило сытости в низах, всё было бы иначе. А так, симбиоз варвара и азиата без притока «эволюционной» крови прогрессивного гомо сапиенс был, скорее, обречён. Это – если кратко.
Немцы не варвары и, тем более, не азиаты. Они, живя в условиях той же самой, социалистической, формации, отнюдь не изменили ни своим устоявшимся традициям, ни мышлению. Именно мышление нас существенно с ними рознило. Их мышление предопределено серьёзным отношением к жизни в веках, а последнее, в свою очередь, проистекает из полноводной истории германских народов. Проще говоря, прошлое учило серьёзности на выживание. А первым, условно, учителем был «профессиональный» палач: страшная эпидемия чумы в истории человечества, разразившаяся в четырнадцатом столетии; эта ужасная болезнь, прозванная в те времена «Великим мором» или «Чёрной смертью», опустошала Европу…
Таким образом, легкомысленным этот народ перестал быть очень и очень давно. Хотя в Средние века присутствие на публичной казни было своего рода досугом для взрослого человека. В Европе казнь была развлечением, зрелищем. На казни сходились и съезжались, как на театральное представление, везли с собой жён и детей. Считалось хорошим тоном знать по именам палачей и с видом знатоков рассуждать, что и как они делают. В Германии даже существовало поверье (как долго – не скажу), что верёвка повешенного приносит в дом счастье. (Мой отец, вспоминая своё военное детство рассказывал: фашисты зашли к ним в село с рассветом, а уже к вечеру на входе и выходе из села повесили двух воров, о чём и говорили таблички на гуди. И покуда немцы были в селе, ни хаты, ни сараи никто больше не запирал (?!).