Замок Фрюденхольм
Шрифт:
— А сигареты?
— Никаких сигарет не было.
— Идите! Сюда!
Лязгали ключи, хлопали решетчатые двери. В большой тюрьме было шумно и беспокойно. Перемещали заключенных, освобождая место для вновь прибывших. Свистели, звенели ключами, отдавали команду.
— Сюда! Поворачивайтесь!
Мартина заперли в ванную комнату синего цвета, с деревянными скамьями, множеством труб и кранов. Окно было заклеено синей бумагой для затемнения, и люди в комнате, освещенные синим светом, казались призраками. Его привели сюда не для того,
— Добро пожаловать! Садись! Откуда ты?
В синей комнате находилось пять человек. Рабочий-кораблестроитель, столяр, подсобный рабочий, писатель и моряк. Их привезли сюда из предварилки в Хельсингёре, и они пережили примерно то же, что и Мартин. Никаких обвинении. Никаких допросов. Грубость тюремщиков. Оскорбления. Придирки.
— Я встретил двух приятных людей, — сказал Мартин.
— Вот черт возьми!
— Один — растлитель малолетних, другой — взломщик.
— А приятных тюремщиков ты не встречал?
— Нет.
— И мы тоже.
За двое суток они познакомились с важной стороной общественной жизни Дании. Со скрытой ее стороной. Со шкафами в Полицейском управлении. С клетками в машине. С тупыми тюремщиками. С немыми полицейскими. С парадом горшков. С уборными за решеткой. С тюремными порядками. С тайными мерами безопасности, предпринимаемыми буржуазным государством для сохранения частной собственности. Шесть коммунистов с синими лицами обсуждали сложившуюся обстановку и находили подтверждение своей теории. Они говорили о политике, а каждый думал о своей семье. Все они были женаты, у всех дети. Чем все это кончится? Кому это нужно?
— Мы заложники, — сказал кораблестроитель. — Нас будут держать для немцев. Однажды наши датские власти бросят нас в пасть диким зверям: пожалуйста, возьмите этих коммунистов и оставьте нас в покое! Вот как. Нас принесут в жертву. Но откуда они узнали, что мы коммунисты? Откуда узнали наши имена? Все это было подготовлено заранее.
Арестовали не случайных людей. Из шестерых двое были председателями партийных организаций. Один писал статьи в «Арбейдербладет». Остальные — активисты профсоюзного движения. Полиция явно следила за их деятельностью, хотя она и была вполне законной.
— Нас должны вызвать в суд. Предъявить нам какие-то обвинения, — сказал Мартин.
— Они не могут нас наказать за то, что до сих пор было законным. Они запретили партию, а нас отпустят, предупредив, чтобы мы больше не занимались партийной деятельностью. Может быть, потребуют, чтобы мы являлись на поверку в Полицейское управление, — сказал моряк.
— Членов ригсдага они во всяком случае не тронут, — высказал свое мнение писатель.
— В других оккупированных странах их тронули.
— Да, немцы. Но датские власти не могут арестовать своих собственных членов парламента.
— Да брось ты верить датским властям! — прервал кораблестроитель. — Они делают, что им приказали. Слышали,
— Да, но это полиция. А судьи? Суды же независимы, — сказал писатель.
— Интеллигентские предрассудки, — возразил кораблестроитель. — Пора тебе знать, товарищ, что мы живем в классовом обществе. Официальная власть — орган для угнетения одного класса другим. И хотя власть богатства в государстве буржуазной демократии осуществляется косвенно, она тем не менее существует. Азбучная истина, товарищ!
— Ты говоришь, как по писаному. Но можно ведь представить себе, что датские судьи и в нынешней исключительной обстановке откажутся жертвовать своими земляками. Можно рассчитывать и на то, что буржуазные Судьи могут быть людьми справедливыми, что они уважают конституцию, как люди и как чиновники.
— Думаю, что немцы дали датскому высшему классу и его чиновникам желанный предлог забыть о конституции, — сказал кораблестроитель.
Дверь в ванную комнату с шумом раскрылась, и появился полицейский в белом летнем кителе, казавшемся Синим в этой камере.
—Эрик Эгон Хест! — выкрикнул он.
— Я, — ответил кораблестроитель.
— Оле Свенсен!
— Я, — отозвался моряк.
— Выходите!
— Прощайте, товарищи! Не падайте духом!
Кораблестроителя и моряка увели, дверь захлопнули и заперли. Через десять минут увели писателя и подсобного рабочего.
— Похоже на то, что мы останемся здесь вдвоем, — сказал столяр Мартину, — В каждой камере должно быть двое.
— Прекрасно. Мы сможем продолжать дискуссию.
— Карл Артур Бек! Мартин Торвальд Ольсен! — выкрикнул тюремщик. — Идите передо мной! Один за другим! Глаза опустить вниз! Не разговаривать!
Держа равнение в затылок, они вошли в большой зал с несколькими рядами галерей, связанных друг с другом железными лестницами. Шум стоял, как в механическом цехе.
— Сюда! Вверх по лестнице! Стоп!
Столяра заперли в камеру, захлопнув за ним дверь со страшным грохотом.
— Дальше! Здесь! Стоп! Лицом к двери!
Служитель отдавал команду, как будто Мартин был целым полком солдат. Камера № 32!
Мартина втолкнули в камеру и заперли дверь.
Маленький, толстенький человечек поднялся с деревянной табуретки и испытующе посмотрел на Мартина.
— Здравствуйте, — сказал Мартин, — Извините, что обеспокоил!
— Никоим образом. Добро пожаловать. Пожалуйста, садитесь! Здесь, к сожалению, одна табуретка, но мы можем сидеть по очереди. Меня зовут Мадс Рам.
— Меня — Мартин Ольсен. Я рад, что наконец могу поговорить с адвокатом.
— Гм. Разве мы встречались раньше?
— Нет. Но я знаю тебя по газетам.
Адвоката Мадса Рама узнать было легко. Характерная голова с большим выпуклым лбом и умные живые глаза. Он был известен как защитник по политическим делам и как автор статей в «Арбейдербладет».