Замок ледяной розы. Книга 2

Снегова Анна

И я хотела бы так и сказать, но спазм сдавил горло – не издать ни звука. Ведь я подслушала же когда-то разговор матери с отцом! Судя по всему, поначалу мама была не в курсе всего этого. Папа рассказал ей о том, что он на самом деле эллери, а я обладаю магией, в день, когда она отказывалась пускать нас в очередную поездку в Замок ледяной розы. А я удивлялась еще, почему мама смотрела на меня так, будто боится! Удивлялась, почему она столь резко поменяла свое решение! И вот теперь понятно. А в том подслушанном разговоре они с отцом обсуждали, как хотели свести меня с Роном. И я,

наивная, ещё подумала, что речь всего лишь о том, как простушке из деревенской глуши подцепить богатенького графа. А всё оказалось намного хуже.

– Ну что же ты молчишь, Рин? Значит, ты знала… по твоим глазам вижу, что знала…

Протягивает ко мне холодные ладони, проводит по рукам от запястий вверх, сжимает плечи.

– Значит, это была лишь игра… искусное завлечение в ловушку… с самого начала. Ты поэтому не подпускала меня к себе всё это время? Отталкивала каждый раз на той черте, когда я готов был забыть обо всём и окончательно потерять голову… Чтобы крепче к себе привязать?

Я не понимаю, что он такое говорит. Не верю, что он может так обо мне думать. После всего, через что мы прошли вместе. Что Сильверстоун сделал с ним? Или это проклятие крови Роланда сводит его с ума? Потому что в его глазах сейчас – самое настоящее безумие.

– Скажи, а если бы наследником Замка был не я, а Эд – это всё было бы для него, да? Снова молчишь… Сильверстоун был прав.

Закусываю губу до крови, чтобы не закричать. Есть ли на свете такие слова, которыми я могла бы стереть из его взгляда презрение? Вернуть обратно тепло, без которого замёрзну насмерть?

Теперь я понимаю, зачем Сильверстоун рассказал все это Рону. Это его месть – месть нам обоим за то, как мы обошлись с его дочерью. Нет, не так! Сама Эмбер нас давно простила. Это его личная месть – за то, как мы поступили с его самолюбием и честолюбивыми планами.

– Ты – всего лишь ловушка. В которую я чуть было не попался.

Его рука опускается на розу, что висит у меня на груди. Сжимает в ладони, и хрупкий деревянный цветок рассыпается в пыль.

Глубокий вдох – один на двоих. Его взгляд меняется. Становится совершенно синим. Будто в чёрную воду кто-то плеснул синей краски, и она растеклась по ней, подчинила себе.

На меня смотрит лицо Роланда – жёсткое, недоверчивое, и презрение читается на нём. Но не только это – ещё боль. Такая, какую не причинишь оружием. Он думает, что я лгунья и предательница. Вот только даже несмотря на это не может уйти. Что бы Сильверстоун не сделал с Роном, что бы не сделала с ним память крови, пробуждённая сейчас, он не может просто так меня оставить. Мы слишком проросли друг в друга – по живому, до самого сердца.

И кажется, этот шторм эмоций, что обрушился на его голову так неожиданно, сметает какие-то последние заслоны на своём пути. Пружина не может сжиматься бесконечно. Однажды она должна распрямиться. Как бы сильно при этом не ударила.

Расстояние между нами сокращается до смертельно, невыносимо короткого. И хотя Рон продолжает говорить все эти злые, обидные, несправедливые слова, я вижу в его взгляде бешеную, прорывающуюся через всё это страсть. Настоящую одержимость. Одержимость мной.

Холодные

пальцы перемещаются с моих ключиц ниже. Обеими руками он берётся за вырез моего платья, сминает тонкую ткань, и она готова податься, затрещать под этим нетерпеливым движением. Потому что наше притяжение – больше проклятия прошедших веков и сильнее наветов Сильверстоуна. Граф вряд ли предусмотрел такой эффект своих слов. Это только между нами. Это не стереть и не перечеркнуть.

Молчание – после стольких слов оно оглушает меня, сбивает с дыхания. Мы оба замираем на последнем рубеже, на точке невозврата. Один только рывок – и будет непоправимо испорчено это чудесное платье, в котором я так хотела быть ожившей мечтой для него. Но вместе с ним будет попрано всё то светлое и доброе, что мы строили годами. Будут сожжены все мосты.

И в этот момент я вдруг отчётливо понимаю то, что было для меня загадкой. Почему Эллевин поступила так. Почему добровольно пошла под меч.

Потому от рук любимого человека я приму всё, что угодно. И жизнь, и смерть, и… любовь.

Выдыхаю спокойно и долго, и внутри меня разливается странный покой. Что бы ни было дальше – я приняла решение. Как и она, я приняла свою судьбу. И мне не нужно судьбы другой.

Кладу ладонь на его напряжённое запястье и нежно сжимаю. Улыбкой отвечаю на его ненавидящий взгляд. Покоряюсь.

И этот мой простой жест и улыбка действуют вдруг словно нож, что распарывает сковывающие его сети. Как будто напоминают о том, что всегда было между нами. О том, что неподвластно никакому злому колдовству.

Рон вздрагивает, словно выходит из оцепенения, и разжимает руки. Делает резкий шаг назад, и я чуть не падаю – ноги не держат.

Поднимает руки к лицу, поворачивает ладонями к себе и смотрит на них так, будто видит впервые в жизни.

А потом подаётся вперёд и с рычанием срывает со стены гобелен, выдирает его с мясом вместе с гвоздями и кусками штукатурки. Швыряет на пол. Не глядя больше на меня, отворачивается и быстро идёт к выходу. У дверного проёма, занавешенного тканью, останавливается на мгновение.

Я не могу отпустить его так!

– Рон! Рон, скажи… что теперь будет с нами?

Молчание. Густое, тяжёлое, давящее. Что сейчас происходит с ним? Какие ураганы рождаются и сталкиваются в его мыслях?

– Ничего.

А потом выдёргивает синюю розу из своей петлицы и швыряет оземь.

– Всего-навсего ещё один Винтерстоун погиб из-за любви к женщине из рода эллери.

Из окон доносится шум – словно приливной волной приносит топот копыт множества лошадей, звяканье стали и грубые окрики.

Рон колеблется, но всё же добавляет, по-прежнему не оборачиваясь ко мне. Вижу лишь напряжённую спину.

– Армия Генриха уже здесь. Я должен найти способ избежать большой крови. А ты… запри дверь и сиди здесь. Кажется, это самое безопасное место теперь… Кэтрин.

Рон уходит, а я сползаю по стене вниз и сжимаюсь в комок. И пусть несмотря ни на что он продолжает обо мне заботиться… но этим последним словом он меня просто убил – пронзил сердце так же метко и безошибочно, как Роланд поступил с Эллевин.