Замок над рекой
Шрифт:
– Думаю, что да, – негромко отозвался Клод.
– Мне эти дни показались целой вечностью. Хорошо еще соседи жалели и кормили меня все это время. Если бы не они, я, пожалуй, умерла бы от истощения...
Роми не стала рассказывать, как вернулась из соседской квартиры в дом к отцу. Тот сидел за столом, уставленным бутылками из-под виски, и глотал пьяные слезы. Испуганная его странным поведением, непонятным запахом, исходившим от него, девочка забилась в уголок гостиной и, глядя на отца широко раскрытыми глазами, впихивала в себя
– Да, многое вам пришлось перенести, – чуть дрогнувшим голосом заметил Клод.
– И все-таки отцу, я думаю, было еще хуже. Мать была для него всем – его миром, его душой, его жизнью. Бедный папа! Он стал совсем другим человеком после того, как она ушла от нас.
Глаза Клода недобро сверкнули.
– Есть такие женщины, которые притворяются жертвами, а по сути своей являются хищницами, – заметил он. – Они вползают к своему несчастному избраннику в душу, лишают остатков разума и, рано или поздно, тем или иным путем, загоняют в гроб.
– Отец после ухода матери пристрастился к выпивке, – неохотно призналась Роми, – и это, конечно же, послужило причиной того, что он никак не мог найти постоянного места работы. Пьяниц, в строительном деле не терпят. Впрочем, худо-бедно, но дела стали понемногу налаживаться. Поначалу помогали друзья отца и соседи. Ходить за покупками и готовить пищу я научилась очень быстро. Для такой работы, слава Богу, не требуется великого ума.
Клод крякнул с досады:
– Это что же, получается? – спросил он сквозь зубы. – Отец свалил на малолетнюю дочку всю домашнюю работу?
Роми отрицательно замотала головой.
– Это была его не вина, а скорее беда! – с горячностью заявила она. – Папа впал в хроническую депрессию. А когда мне исполнилось пятнадцать, он упал со строительных лесов и с тех пор прикован к инвалидной коляске. Нетрудно представить, как человек после такого несчастья должен относиться к жизни, в которой ему никогда и ни в чем не везет.
– Представить нетрудно, – кивнул угрюмо Клод. – Хотя, как мне кажется, ему совершенно определенно повезло с дочерью...
Роми покраснела и поспешила продолжить:
– Он обожал мою мать. Боготворил. Несмотря ни на что! По вечерам мы сидели вдвоем, и он рассказывал о вечеринках, на которых они были вместе, о том, как она притягивала к себе людей, какая она остроумная, пленительная, ошеломляюще красивая. – Роми грустно улыбнулась. – Только зачем я вам все это рассказываю? Вы с ней встречались и знаете ее лучше меня.
Она с затаенной надеждой взглянула на него, словно ожидая продолжения, но Ларош лишь уклончиво кивнул в ответ.
– Да, я с ней встречался, – сказал он. – Но из ваших слов получается, что именно она, а не какие-нибудь иные обстоятельства сломила у вашего отца волю
– Нет, нет и нет! Папа постоянно повторял, что сломила его любовь. Но эта же самая любовь подарила ему чудесные воспоминания о прошлом – воспоминания, которыми он живет теперь, парализованный, лишенный возможности жить полнокровной жизнью. Неужели, по-вашему, человек, способный любить так сильно, не заслуживает восхищения?
– Скорее достойна восхищения ваша преданность и любовь к нему. Или сожаления – ваша слепота. Выбирайте на свой вкус, – негромко сказал Клод. – То, что разрушает, заслуживает только осуждения! Любовь должна окрылять, придавать силы, помогать человеку, реализоваться в этой жизни. Ваша мать всецело завладела вашим отцом, околдовала его, и он потерял волю к жизни. Конечно, в силу долга нам следует относиться к родителям с любовью, но если трезво взглянуть на то, что они подчас представляют собой на практике... – А это, уж извините, не ваше дело! —вспыхнула Роми и, круто развернувшись, двинулась на кухню.
Выпью чая, немного успокоюсь, сказала она себе. Молока в холодильнике, разумеется, не оказалось, как и многого другого, и она с расстройства бухнула в кружку двойную порцию сахара.
В дверях появился Клод, и девушка окатила его ненавидящим взглядом.
– Я вас попрошу впредь никогда не говорить о моих родителях в подобном тоне! – бросила она.
Клод прошел на кухню и с некоторой опаской присел на расшатанный стул.
– К сожалению, не могу обещать вам этого, – сообщил он.– По крайней мере, в отношении Софии Стэнфорд.
Отвернувшись от него, Роми опустилась в кресло напротив и, взяв в руки кружку с чаем, внимательно осмотрела кухню. То, что она увидела, не обрадовало ее: скатерть в масляных пятнах, остатки последнего ужина матери на столе, в старинной мраморной раковине грязная посуда.
– Ваша матушка явно покинула дом в спешке, – прокомментировал Клод, неотрывно наблюдавший за Роми.
– Бедная мама! До какой степени ее должны были здесь запугать!
У Роми к горлу подступил комок. Господи, подумала она, что же я скажу теперь папе? Как я объясню ему все это? Она вдруг почувствовала себя невероятно одинокой, усталой и... зверски голодной.
– Поесть тут, надо полагать, совершенно нечего, – удрученно протянула она.
Клод легко поднялся из кресла и подошел к буфету.
– Продуктов здесь, конечно, кот наплакал. Из того, что Бог послал, – засохший хлеб, банка консервированных огурцов и томатов. А вот и рыбные консервы. Отлично! Если вас устроит, я могу приготовить паштет из анчоусов с томатным соусом.
Я могу приготовить! Это он-то, аристократ и пижон, который вряд ли представляет, с какой стороны подступиться к кастрюле? Впрочем, как ни удивлена была Роми его заявлением, она чувствовала себя слишком усталой, чтобы вдаваться в ненужные споры.