Замок Саттон

Лампитт Дина

— О, милосердный Иисус, я сделал все возможное для Его Светлости. Я не был игрушкой в руках Рима, как он подозревает. Я пожертвовал бы половиной своего состояния, чтобы вымолить прощение короля, так как в нем — все мое будущее.

Он вспоминал лица своих врагов, в частности герцогов Норфолка и Суффолка, когда кардинал Кампеджио объявил перерыв в суде легата в Блэкфраерсе прошлым июлем. Он знал тогда, что острие стрел будет направлено на него, а самая острая и смертельная из всех находится в руках женщины — госпожи Анны Болейн, черной ведьмы. Эти черные волосы, мрачная внешность, странные холодные глаза, желтоватый цвет лица — безобразное, отталкивающее существо!

Как мог король находить ее привлекательной, к ней одной испытывать обожание, превосходящее обычную земную любовь, это было выше понимания Уолси. А ее манера наблюдать за ним, Уолси, лишала его присутствия духа. Даже случайный взгляд, брошенный на нее, приводил его в ужас. Казалось, она затаила против него злобу. Но по какой причине? Он однажды назвал ее «глупой девчонкой». Это было много лет назад, когда он уволил Гарри Перси со службы и расстроил их помолвку. Да, вероятно, из-за этого… Но все это было в далеком прошлом. И хотя она всегда была ему неприятна, он достаточно хорошо скрывал это. Некоторые люди открыто радовались при виде человека, занимавшего такое высокое положение и теперь павшего так низко. Однако он-то знал наверняка, что за его падением стояли темные силы — и прежде всего дочь Томаса Болейна.

— Господи, обогрей меня, — молил он, как ребенок. Он потерял все, такой одинокий и отчаявшийся! Стефен Гардинер — человек, которого он считал другом и союзником, оказался хамелеоном — стал старшим секретарем короля. Вся собственность Уолси — деньги, пенсии и владения — ускользнула от него; все законы Англии нарушены. Ему еще повезло, что он сохранил свою жизнь. Но самым тяжелым ударом было то, что Его Светлость уехал с ночной вороной, даже не позаботившись о том, чтобы попрощаться. Исчез из его жизни человек — монарх, которому он, Уолси, был так предан, которого так искренне любил и для которого работал. Осталось только чувство горечи и злобы: кардинал был растоптан. Он поднялся с колен, испытывая боль, и отправился обедать в одиночестве.

А всего в нескольких милях от того места, где обедал Уолси, запивая грубым красным вином небольшой кусок палтуса — у него совсем пропал аппетит в эти дни, — в замке Саттон, был накрыт стол для ужина, хотя в действительности высокий стол был пуст и только слуги ужинали в Большом зале. Под присмотром Жиля Коука — с разрешения отсутствующего сэра Ричарда — блюда со щукой, морским петухом, линем, угрем, миногами и филе лосося были поданы на стол. Это был постный день — в Рождественский сочельник нельзя есть мясо. Однако эля было вполне достаточно, свободный смех наполнял зал, и в зале раздавались более острые шутки, более громкие и грубые голоса, чем бывало в присутствии хозяев. И, конечно, дошла очередь до тостов. Первый нельзя было не допить до дна — тост в честь хозяина. Затем, с огромным количеством пожеланий — за госпожу Анну, популярность которой среди слуг была искренней и огромной. Потом за молодого господина, за Маргарет и ее мужа, за госпожу Кэтрин, ее мужа и младенца Жиля Роджерса — разве он не родился в этих стенах? И в конце концов за короля и королеву. Бокалы были подняты, и вдруг раздался возглас со стороны кухни:

— За добрую королеву Екатерину. Англии не нужна Нан Буллен.

Жиль Коук нахмурился, когда к этому возгласу присоединились еще голоса.

— Нам не нужны выскочки.

— Да здравствует королева Екатерина!

— Да сгинет Нан Буллен.

— Замолчите, — закричал Жиль Коук, поднимаясь, чтобы его лучше видели. — Тост за Их Светлости.

Когда были подняты бокалы, он вспомнил, как она приезжала в поместье Саттон летом два года назад. Прикрыв глаза,

он вспомнил ее магическое обаяние, как он плакал, когда она пела со своим кузеном Томасом Уаттом. Тогда он еще не знал того, что сейчас знает не только он, но и вся Англия: что Его Светлость любил ее и добивался развода для того, чтобы жениться на ней. Но Жиль был одним из немногих простых людей, которые могли понять короля. Шелковые черные волосы и слегка раскосые глаза. Соловей!

В Большом зале в Брайанстоне, украшенном венками остролиста, ветками и гирляндами зелени, застолье было закончено и присутствующих развлекал шут сэра Джона Роджерса. Во главе стола сидел сэр Ричард, рядом с ним Маргарет, а Уолтер Деннис сидел рядом с леди Вестон. Дочь Джона, Алиса, которой было около семи лет, сидела, открыв рот, на коленях у Маргарет, жадно впитывая в себя удовольствие Рождественского вечера и предвкушая следующие двенадцать святочных дней, а маленький Жиль, которому было уже два года, был на коленях матери и радостно отзывался каждому, кто улыбался ему.

Маргарет, крепко прижав к себе девочку, с завистью смотрела на увеличившийся живот сестры, которая ждала уже второго ребенка. С момента выкидыша в начале этого года у нее не было даже намеков на беременность: ее лунные циклы были удивительно регулярны. Но у нее все-таки появился лучик надежды. Этой осенью она побывала при дворе. Ее отец подготовил Уолтера — который наконец-то понял, что должен заниматься чем-то важным — для государственной службы. Пока Маргарет находилась там, ее мать настояла, чтобы она встретилась с очень странным молодым человеком по имени Захарий.

— Дорогая моя, он не только астролог, но и лечит травами. Может быть, он даст тебе какое-нибудь лекарство.

И он действительно дал бутылочку прозрачной жидкости с сильным запахом малины.

— Когда я должна это принимать?

— В середине вашего цикла — во время Рождества.

— В Рождество?

— Да. — Захарий кивнул.

— Почему именно тогда?

— Потому что в это время все расслаблены от большого количества еды и вина.

— А какое отношение имеет к этому расслабление, доктор Захарий?

— Очень большое, леди Деннис.

— Вы говорите так же, как большинство пожилых женщин.

Доктор Захарий рассмеялся:

— Неужели я похож на пожилую женщину?

Итак, не чувствуя особой уверенности, но готовая попробовать что угодно, Маргарет тщательно упаковала бутыль, чтобы она не разбилась при переезде из Хейли Курта в Брайанстон. И Уолтер, поймав ее взгляд через стол и зная, о чем она думает, подмигнул ей.

Захарий, встречающий Рождество в своем доме на Кордвейнер стрит с Джейн Уатт, вдруг тоже вспомнил об этом и улыбнулся.

— Над чем ты смеешься? — спросила она.

— Над тем, что я дал лекарство одной молодой женщине, чтобы она могла зачать ребенка во время Рождества. Ручаюсь, что от ее мужа ничего не останется к концу этих двенадцати дней.

Совершенно неожиданно Джейн расплакалась.

— Лучше бы ты дал мне что-нибудь, чтобы я выкинула, чертов колдун.

Захарий посмотрел на нее с удивлением:

— Радость моя, в чем дело? Ты беременна?

— Кажется, да. Ты относишься ко мне как к жене с момента нашей безумной цыганской свадьбы, когда я была такой дурочкой. А сейчас, когда я стала фрейлиной леди Анны и живу при дворе, ты пользуешься каждой возможностью, чтобы затащить меня в постель. Я ненавижу тебя, Захарий. Я по-прежнему не замужем в глазах церкви, государства и моей семьи, а вот теперь у меня растет живот.

В ту же секунду он был рядом с ней и крепко ее обнимал.