Замок Шамбла
Шрифт:
– Вы действительно все сделали правильно, Мариона, но вы сказали «убийцы». Разве их несколько?
– Трое.
Графиня поднесла руку ко лбу; на нем крупными каплями выступил пот.
– А имен их вы не знаете?
– Как же! Знаю.
– Назовите же их скорее, Мариона, — велел аббат Карталь своей служанке, — разве вы не видите, как разволновались дамы, и неужели вы не понимаете, с каким нетерпением они желают узнать их имена?
– Знаю и понимаю, — ответила Мариона. — И вот почему я и прибежала сказать им.
– Ну и кто
– Пьер Вильдье, Жан Морен и Мишель Бессон.
– Мой брат! — прошептал Жак Бессон сдавленным голосом.
Госпожа Марселанж мало-помалу пришла в себя, а к графине вернулась ее прежняя надменность. Приподняв голову, она спокойно обратилась к служанке аббата с вопросом:
– От кого вы узнали, что подозревают именно этих троих?
– От тех, кто видел, что их не более часа тому назад вели в тюрьму.
– Как! Они арестованы? — вскрикнул Жак.
– Слава богу, арестованы! — ответила Мариона Ру.
Две женщины торжествовали — графиня и Мари Будон. Первая потому, что увидела, как опасность отступила, вторая потому, что расценила эту судебную ошибку как успех своего хитроумного плана. Графиня продолжила прерванную партию и играла, по обыкновению, до десяти часов, не обнаруживая волновавших ее чувств. Как только часы пробили десять, оба аббата встали, простились с дамами и ушли.
В этот вечер, как и раньше, говорили о болезни Жака и об участии, которое выказали ему Мариона Ру и Мариона Жибер вечером первого сентября, именно тогда, когда люди, подкупленные госпожой Тарад, уверяли, будто встретили его идущего пешком по дороге к Шамбла. И здесь замысел Мари Будон увенчался полным успехом, поскольку каждый день, слыша одно и то же, оба аббата так уверились в этом, словно это произошло у них на глазах, тем более что об этом постоянно судачили их служанки, которым аббаты целиком доверяли. Как только святые отцы удалились, Жак Бессон и Мари Будон подошли к столу.
– Я ведь вам говорила, ваше сиятельство, — сказала Мари, — что никто не осмелится произнести имя Жака.
– Да, — ответила графиня, — тебе удалось то, что ты задумала. Теперь я считаю, что благодаря тебе мы все спасены.
– По крайней мере на время, — прошептала Теодора.
– Навсегда, — с живостью возразила графиня. — Неужели ты не понимаешь, Теодора, что эти четыре свидетеля уже не могут отказаться от своих показаний и что даже если бы они на это решились, то их слова не имели бы никакого веса?
– Я понимаю только одно, матушка, а именно: мы должны воспользоваться этим обстоятельством, которое, по крайней мере теперь, снимает с нас подозрение в глазах суда, и немедля покинуть Пюи и даже Францию, где я всегда буду чувствовать себя в опасности.
– Это будет величайшей ошибкой, и я никогда не соглашусь на это! — вскрикнула графиня.
Потом, обратившись к Жаку Бессону, она сказала:
– Жак, почему вы так мрачны и печальны? Разве вы не видите, что арест этих трех человек стал для нас спасением?
–
– Это правда. Я об этом не подумала, — прошептала графиня и после недолгих раздумий заявила: — Вашего брата мы спасем. Не я ли графиня Негли? Нет ли у меня знатных и влиятельных родных? А в случае если мои связи мне не помогут, нет ли у меня огромного богатства? Я могу подкупить десять тюремщиков, если понадобится. Успокойтесь же, Жак, я даю вам слово спасти вашего брата, и я его спасу.
– Если честно, ваше сиятельство, — возразил Жак, — я не думаю, что мой брат подвергается серьез— ной опасности. Судьи, раздосадованные тем, что не могут найти никаких следов и улик, арестовали трех человек по косвенным подозрениям. Они скоро поймут свою ошибку и снова примутся разыскивать и допрашивать. Вот тогда-то кто-нибудь да проболтается.
– Кто-нибудь! Разве вы думаете?..
– Вы доверяете Арзаку, ваше сиятельство?
– Я полагаю, что он предан мне, к тому же его денежный интерес…
– Да, им руководят только его собственные интересы, в том-то и состоит опасность. Арзак ни на вашей стороне, ни на стороне Марселанжей. Он ждет, кто больше ему заплатит, того он и поддержит. По крайней мере, таково мое мнение. Впрочем, спросите Мари Будон, которая хорошо его знает, и я побьюсь об заклад…
– Я постоянно наблюдаю за ним, — сказала служанка, — и так же мало полагаюсь на него, как на гнилую доску, но я предупредила его, и это заставит его задуматься. Маловероятно, чтобы он когда-нибудь вздумал изменить нам.
– Если Мари Будон говорила с ним, тогда, возможно, страх заставит его прикусить язык.
Графиня уже хотела ответить, как внезапный стук в дверь заставил ее вздрогнуть.
– Боже мой! — пролепетала Теодора. — Кто бы это был в такое время?
Жак Бессон слегка побледнел. Мари Будон прислушалась. Все четверо воскликнули в один голос:
– Может быть, суд?!
Стук повторился.
– Надо что-то делать, — сказала Мари Будон.
Схватив свечу, она вышла, ступая твердо и решительно. Через пять минут, показавшихся всем вечностью, Мари вернулась в сопровождении человека, который вбежал в гостиную, потом вдруг остановился и вытаращил испуганные глаза. Это был Арзак.
– Ты до завтра, что ли, станешь тут торчать как столб? — резко спросила его Мари Будон. — Говори, что тебе нужно?
– Дайте отдышаться, — ответил наконец Арзак. — Я сам не свой, и есть отчего.
– Говори же, что случилось?
– Да это все моя дура тетка… Знаете, что она сказала судебному следователю?
– Говори же! — вскрикнула взволнованно Мари Будон.
– Она рассказала ему о белом порошке, знаете, о порошке в яичнице! Она сказала ему, что нашла этот порошок у меня и что я не дал ей поднести его ко рту, закричав, что это яд.