Замороженный
Шрифт:
– Предлагаю отменить график уборок, нам же надо поддерживать имидж одиноких мужиков.
– Я знаю, что ты шутишь, – говорит папа. – Но я не одинок, у меня есть ты.
– Ты же в курсе, что это не то же самое?
– В курсе. Это лучше.
– Ну конечно, – хмыкаю я.
– Я просто не хочу, чтобы тебе разбивали сердце.
– Моё сердце не пострадало.
Вроде бы.
– Хорошо, – кивает папа. – Хочешь, вместе что-нибудь придумаем сегодня?
– Не, я уже с Сёмой договорился.
– Ну ладно,
Мы лениво пьём чай с бутербродами, а потом я пишу Семёну. Вообще-то мы ни о чём не договаривались, но неужели у моего лучшего друга не найдётся для меня времени?
Я: Покидаем мяч?
Сёма: Зайди за мной.
И почему нельзя просто спуститься вниз? Иду в соседний подъезд, чтобы забрать друга. Во дворе сегодня слишком много людей. Обычно меня это не останавливает, но сейчас я не хочу ни с кем общаться.
Когда я прихожу, Семён, конечно, ещё не готов. Дверь он мне открывает с зубной щёткой во рту.
– Подожди, я сейчас.
Торчу в коридоре, прислонившись к дверному косяку, пока друг собирается.
– Давай только на дальнюю пойдём? – говорю я.
– Да там же играть невозможно. Дыра на дыре, – из комнаты доносится голос Семёна.
– Всё равно пойдём.
– Ладно, сам же первый начнёшь ныть, что тебе не нравится.
Мы выходим из дома с мячом под мышкой. На улице солнечно, но уже достаточно прохладно, скоро надо будет доставать зимние вещи. На тротуаре лежат горы опавших листьев, немного подмоченных дождём. На самом деле, для конца сентября в этом году удивительно тепло, обычно холод приходит в Архангельск гораздо раньше.
На площадке и правда всё плачевно. Повсюду лужи и осенняя грязь, а кольцо выглядит так убого, как будто пережило апокалипсис. Держусь, чтобы и правда не начать жаловаться.
– А помнишь, мы раньше всё время сюда ходили? – спрашиваю я у Семёна.
– Ага. Потому что на нашей площадке Никита не давал нам играть.
– Да, точно. Ну и придурок он был тогда.
– И сейчас не лучше, – усмехается Семён.
У них с братом высокие отношения.
– А помнишь, как мы стащили его велик и покрасили розовым баллончиком?
– Вот он взбесился, – смеётся друг. – Гонялся за нами по всему двору. А это помнишь? – он указывает на дерево.
– Ещё бы, – улыбаюсь я.
На этой площадке мы провели, наверное, тысячу часов. Семён выдумывал для меня разные дебильные испытания – как забросить мяч в корзину: стоя на одной ноге, спиной к кольцу, с закрытыми глазами, из разных точек площадки.
Когда это стало слишком просто, мы притащили стулья, потом стремянку. Самым сложным оказалось то самое дерево. Я должен был висеть на большой ветке вниз головой и из этого положения бросать мяч.
– Спорим, сейчас ты так не сможешь, – говорит Семён.
– Ты смеёшься? Я на этой ветке последний раз висел, когда мне было
– У тебя одни отговорки, Морозов. Дерево тоже времени зря не теряло, смотри, какое крепкое.
– Ну да, конечно.
– Спорим на картошку фри, не попадёшь?
– И вишнёвый пирожок, – торгуюсь я.
– Идёт, – кивает Семён.
Я ползу на дерево. Вот будет смешно, если ветка и правда не выдержит, и я сломаю себе шею из-за того, что хотел бесплатный пирожок. Кора влажная и скользкая, опять придётся стирать штаны. Держась согнутыми ногами, свисаю вниз.
– Ой, подожди, – приходится заправить футболку за пояс, пока я не остался висеть на дереве голым. – В двенадцать такого почему-то не случалось.
– Ага, ты бы ещё чехол автомобильный на себя нацепил.
– Давай сюда мяч.
Кровь приливает к голове. По опыту знаю, что, если колени начнут дрожать, попасть я уже не смогу. Концентрируюсь на корзине, отключаюсь от всего остального, выдыхаю. Бросок.
Картошка и пирожок у меня в кармане.
– Неееет! – кричит Семён. – Ты что, тренировался?
– Если закину три из трёх, купишь мне ещё большое мороженое с клубникой, – я повышаю ставки.
– Да ты и в лучшие-то годы ни разу не смог этого сделать.
– А сейчас смогу. Боишься продуть мороженое?
– Было бы чего бояться!
– Тогда давай.
С тех пор, как мне было двенадцать, кое-что изменилось. Я открыл секрет идеального броска – надо просто поймать «дзен». После того как я научился правильно настраиваться, всё стало казаться легко: главное, не торопиться, всего пара секунд концентрации.
Я смотрю на корзину. Вокруг больше ничего. Два из трёх.
– Морозов, блин!
Держусь, чтобы не рассмеяться. Жду, когда друг принесёт мне мяч. Три из трёх.
– Чёрт! – орёт Семён. – Это грабёж! Мне теперь почку придётся продать из-за тебя. Ты мухлевал. Не может быть, ты никогда не мог забить столько раз!
Я смеюсь так сильно, что чуть не падаю с ветки.
– Я сотворил монстра, – вздыхает друг, наблюдая, как я доедаю мороженое.
– Всё детство издевался надо мной, теперь плати, – усмехаюсь я.
– «Издевался», скажешь тоже.
– А как это называется? Помнишь, как ты раскручивал меня на карусели, пока меня не затошнит, а потом я должен был бросать мяч?
– Да я восхищался тобой! Ты был моим героем. Я не мог выдумать ничего, с чем бы ты не справился.
– Покатаемся ещё сегодня на великах? – предлагаю я.
– Конечно, – кивает Семён.
Мы бесцельно колесим по городу до самого вечера. Напоследок заезжаем на пристань, в самый её конец. Здесь тихо и никого нет, только пришвартованные лодки, из-за которых нас почти не видно с берега. Я бросаю велосипед на асфальт, Семён аккуратно ставит свой рядом.