Замурованные: Хроники Кремлевского централа

Миронов Иван Борисович

На улице пристегнули к толстому арестанту, которого первым вывели из стакана. Мужику где-то полста, медленно тащится, захлебываясь тяжелой одышкой. От воронка до конвоирки успеваем перекинуться лишь несколькими фразами, из которых становится лишь понятно, что пассажир с «девятки», привезли его на вторую продленку по истечении первых двух месяцев ареста.

— Старшой, посади нас вместе, — говорю принимающему старлею.

— Ты-то вообще что здесь еще делаешь? — улыбается тот, закрывая за нами стакан.

— Николай, — толстый неуверенно протягивает руку, с опаской вглядываясь в меня.

— Иван, — нервоз соседа настораживает.

—

Ты милиционер? — со старта огорашивает толстый.

— Я-то нет, а ты, значит, по ходу, мусор?

— Нет! Нет! Я чиновник! — бормочет Николай, стараясь держаться ближе к двери.

— Вижу, что не вор. Где чиновничал?

— В Солнечногорском районе, — натужно кривится улыбкой сосед.

— Так это ведь… Там прокурора приняли…

— Да, я прокурор Солнечногорского района, — с вызовом скрипит толстый.

— Людей, значит, закрывал, — испытующе смотрю на соседа.

— У меня по прошлому году по району возбуждено 438 уголовных дел, по ним я закрыл всего сто двенадцать человек, — затараторил прокурор, покусывая нижнюю губу. — Причем все они — убийцы детей и женщин, маньяки. Меня называли «неправильным прокурором»… Я даже думаю, что меня могли с подачи наркоконтроля закрыть. А то приводят ко мне людей, на кармане грамм, явно подброшенный. Давай сажай! Я, естественно, отказываю.

— Какой ты правильный! Взяли-то тебя за что?

— Место мое кому-то понадобилось или за мою принципиальность.

— Слышь, заканчивай заливать. Все вы одним дерьмом мазаны. Принципиальный, б… Закрыли тебя за что?

— За взятку, — сник прокурор. — Представляешь, даже не на факте.

— Как это? — Беседа приняла занимательный оборот.

— У меня знакомый армян. Много лет с ним общаюсь. Как-то помог мне очень крепко… Ну, эта… оборудование в больницу поставить. А он, значится, строительством занимается. И построили они в городе торговый центр «Магнит». А у нас в стране такая практика: чтобы собрать все разрешительные документы на землю и строительство нужно пару лет, поэтому сначала строят, а потом бумаги подбивают. Поскольку уголовной ответственности за незаконный захват земли и незаконное строительство в нашей стране нет, только административная, гораздо выгодней до легализации объекта выплачивать штрафы. И вот построили они тот чертов «Магнит», а запустить не могут, нет документации. Ну, и этот армян по старой памяти ко мне: «Помоги решить через замглавы района», ну, того, кто курирует строительные вопросы. Я, дурак, и пожалел его. Он еще плачется, мол, невеста в Лондоне без денег сидит, вся надежда, дескать, на меня. Я и решил по доброте своей помочь. Невеста эта меня еще смутила, как не выручить-то. И вдруг армян этот приезжает ко мне на работу с портфелем, говорит, что срочно надо куда-то лететь, а деньги оставить негде. Я сразу его прогнал, говорю, езжай в Москву к родственнику, там оставь, когда вернешься, заберешь. Тот забрал портфель и уехал, но через полчаса приезжают менты и меня задерживают на основании записей разговоров и показаний армяна.

— Взятка большая?

— Всего восемь миллионов рублей. Два якобы я должен был оставить себе, а шесть — передать замглавы района.

— Тоже сидит?

— Нет, в розыске. Они хотят, чтобы я на него дал показания, а у меня даже мотива нет.

— Как это? А бабки?

— В том-то и дело, что деньги мне не нужны. У меня все есть: земля, дом в центре города, хорошая машина, жена нотариус, сын в МГУ

учится. Зачем мне деньги?! … Эх, давно собирался на пенсию уходить, да коллектив жалко было оставлять. Я же двадцать три года как прокурор района, можно сказать, от сохи, бывший тракторист, партия направила, — толстый достал очередную сигарету.

— Слышь, комбайнер, не части с куревом, и так дышать нечем. Кстати, ты когда нервничаешь, не воняешь?

— Нет, — растерялся прокурор, пряча сигарету.

— Значит, это с продола тянет.

— Кстати, — замельтешил толстый. — У тебя дача есть?

— В смысле?

— Ну, там если нужно по земле помочь в районе Ленинградки, могу посодействовать, — прокурор перешел на вкрадчивый полушепот.

— Каким это образом? — рассмеялся я. — Маляву своим коллегам откатаешь? Кстати, Вася, в какой хате сидишь?

— В 304-й.

— С подельником Бульбова Гевалом?

— Да! — прибалдел прокурор. — Откуда знаешь?

— Хе-хе. На «девятке» только одна мусорская хата. Как поживает Госнаркоконтроль?

— Гоняет, переживает. Говорит, что это месть за «Три кита».

— Кто еще с вами?

— Омоновец и адвокат питерский, его к тамбовским вяжут.

— Жена, сын на свиданки ходят?

— Нет, — вздохнул прокурор. — Ни к чему это, видеть им весь этот… Может, не будут продлевать, как думаешь?

— Конечно, не будут. Сегодня же и отпустят, — ухмыльнулся я.

— Ладно, понятно все. Какой же у вас в Москве беспредел творится!

— Ты, я смотрю, вконец обнаглел. У кого это — «у вас»?

— Суды московские! Иван, поверь мне, это только в столице такое. А Следственный комитет чего стоит?! Там же преступники работают! Только представь, серость, ничтожество, годами готова пресмыкаться перед вышестоящими, по устному распоряжению линчевать людей и ждать, ждать, чтобы в один прекрасный день … сорвать… много и разом… На взятке или на обыске. И губит их жадность. Раза кажется мало, со вторым появляется вкус к жизни, третий входит в привычку… А дальше включается обратный отсчет…

Толстый покрылся испариной, красные пятна облепили мешковатое лицо, вплотную подобравшись к лысине.

— С сахарком проблемы? — интересуюсь я.

— Да нет вроде, — кривится прокурор.

— А что жирный такой?

— Двигаюсь мало, ноги больные. На воле же как: машина, кресло. Пообедать — так с шашлычком… Можно, я закурю? — жалостливо выдавливает прокурор.

— Кури, а то сдохнешь еще. Лет-то тебе сколько, Коля?

— Пятьдесят один, — жадно затягиваясь, довольно выпаливает прокурор. — Главное, чтобы к девяти в тюрьму вернули.

— Зачем тебе?

— А мы всей хатой смотрим «Колдовскую любовь».

— Какая у вас, у мусоров, все-таки тонкая душевная конституция.

«Неправильный прокурор» насупился, затушил хабарик, тщательно запрятав его в щель между досками лавки.

По возвращению на «Матроску» меня закрыли на сборке одного. Через полчаса подтянулись Зуев и Латушкин, фигуранты по делу «Трех китов». Дело о мебельной контрабанде гремело несколько лет. Оно то возбуждалось, то закрывалось. Но только смена руководства Генеральной прокуратуры и личное вмешательство Президента закрутили следственную мясорубку. Хотя, по мнению не понаслышке знакомых с делом, подоплека уголовного преследования Зуева заключалась в упорной ретивости последнего по отстаиванию своей собственности, которую экспроприировали в лучших большевистских традициях.