Замуж за Зверя
Шрифт:
Красивый… Зачем ему все это?
В его слова про внезапно пробудившуюся страсть не верится.
Я — не из тех, кто может в мужчине чувства вызвать… По крайней мере, ничего подобного раньше не было.
И, когда в школе училась, и потом… Конечно, родители строго контролировали, да мне бы и самой никогда в голову не пришло… Это неправильно, это неловко…
Но взгляды-то я бы точно заметила. Если б они были.
Но не было.
Здесь точно что-то другое. Точно.
Азат достает из сундука
Слышу, как он встряхивает пыльную ткань там, затем возвращается и укрывает меня. Неожиданно понимаю, что все это время непроизвольно дрожала. И только теперь, укрытая плотной материей, очень похожей на изделие домашнего труда, что-то вроде пэчворка, чуть-чуть расслабляюсь.
— Закрывай глаза, сладкая, — тихо говорит Азат, — а, когда проснешься, мы уже будем снаружи.
И такая уверенность в его голосе, что я и в самом деле закрываю глаза.
И, незаметно для себя, засыпаю…
Глава 23
— Слушай, а тебе какая музыка нравится? Ну, из ваших?
— Из наших?
— Да, европейских.
— Не знаю… — задумываюсь, а что мне в самом деле нравится? И не могу припомнить ничего, кроме совершенно классических вещей, который на слуху. — Я, честно говоря, не слушаю. Привыкла к тишине. Я даже наушники шумоподавляющие надевала, когда уроки делала, чтоб звуков лишних не слышать…
— Но ты красиво двигалась там, в клубе.
— А… Это случайность…
В разговоре возникает пауза, потому что я опять краснею, припоминая, как танцевала в клубе, забывая обо всем, кроме музыки. И его волчьего взгляда из темноты зала.
Азат, наверно, тоже вспоминает этот момент, потому что смотрит на меня похоже. Так же, как и тогда, жадно и жарко.
— Как ты думаешь, долго еще? — торопливо прерываю я эту чувственную пытку, перевожу разговор в другое, более волнующее русло. Вернее, оно должно быть более волнующим, но…
Но не хочу сейчас даже думать о происходящем между нами.
И вообще, такой странный выверт сознания…
Я бы должна испытывать постоянный страх, опасность, может, уныние… Но рядом с Азатом мое постоянное чувство — неловкость и странное томление в груди.
Ловлю себя на том, что постоянно смотрю на него, хотя, наверно, в этом как раз ничего особенного: нас тут двое, на кого мне еще смотреть?
Но я не просто смотрю.
Я словно… Любуюсь? У него темные глаза, такие темные, что в них даже огни свечей не отражаются. И кажется, что там глубина невозможная.
У него красивая борода, недлинная, ухоженная даже сейчас, спустя сутки нашего сидения тут. И губы у него… Ох…
Засматриваюсь и тут же одергиваю себя.
Глупая, такая
— Скоро, сладкая, конечно, скоро, — успокаивает меня Азат, встает с пола, на который перетащил один из матов, до этого покрывавших импровизированную лежанку, обнимает меня.
И я уже не противлюсь. Давно не противлюсь. Его объятия — единственное, что сейчас есть у меня хорошего. Единственная моя опора, чтоб не скатиться в безумие отчаяния.
Мы тут уже сутки, если верить моим наручным часикам. Они механические, подарок отца на шестнадцатилетие, и вполне функционируют здесь, под землей. В отличие от умных часов Азата, которые перестали работать, потеряв связь с вышками интернета, как и его телефон.
За эти сутки, часть из которых я, слава Всевышнему, проспала, мы успели один раз перекусить яичной лапшой, прогуляться в парочку соседних пещер, связанных с нашей, вернуться обратно… И поговорить.
На совершенно отвлеченные темы, старательно не касаясь той, самой животрепещущей, самой волнующей.
Я периодически обдумывала нужные слова, которыми могла бы донести до своего мужа (как это странно звучит, как странно!), что не хочу с ним быть, что не готова, что так неправильно… И не находила нужных.
Все, что я могла сказать, уже так или иначе было сказано, а все, что он мог мне ответить, уже было отвечено.
Да и имело ли это все сейчас хоть какое-то значение? Мы рисковали отсюда никогда не выбраться. Умереть тут, под каменной толщей.
И, в свете этого, совершенно не важно было, кто мы друг другу, и какие раньше у нас были взаимоотношения и недопонимания.
Я прижимаюсь к теплому боку Азата, щурюсь на огонек единственной свечи, скудно освещающей пространство рядом с нами. Азат в первые же часы нашего пребывания здесь потушил и убрал все лишние свечи, и такие продуманные действия пробрали меня до костей. Я хотела спросить, неужели он думает, что нам придется их… экономить?
Хотела, но не стала, страшась услышать ответ.
Просто трусливо спряталась за уверенность, железобетонную твердость своего спутника, за его широкую спину. И надеялась, что все будет хорошо, что беда нас обойдет стороной.
Азат изо всех сил поддерживал во мне эти эмоции, не позволял скатиться в панику, и вообще, настолько разительно отличался от того Зверя, терзавшего меня в своем доме, делавшего все, что ему заблагорассудится, что мне иногда казалось, будто это два разных человека.
Тот Зверь был жестоким, жутким и самодовольным. Он не слышал никого и ничего. И не считал меня за человека, не видел во мне личность.
А Азат сейчас словно превратился в веселого отчаянного парня, не унывающего, умеющего находить выход из сложных ситуаций. И мне этот парень нравился.