Замужем за облаком. Полное собрание рассказов
Шрифт:
– Ты меня смутил. – Но потом она хихикнула – признак, что не против поговорить об этом.
– Давай, не смущайся. Я тоже так делал. Честное слово! Это просто еще один способ.
– Ты честно не поймешь это не так?
– Честное слово!
– Ладно, но я и правда смущаюсь.
Он сжал ее руку и понял, что не нужно ничего говорить, иначе она замолчит.
– Ну, это не кто-то конкретный. Просто такой мужчина. Фантазия. Я вижу его в подземке и не могу оторваться.
– Как он одет?
– Так, как мне нравится, – пиджак и галстук, может быть,
– Ладно. И что происходит потом?
Прежде чем продолжить, она глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
– Я смотрю на него и не могу оторваться, как уже сказала. Он сексуальный, и это, конечно, играет свою роль, но дело не только в этом, есть и другое, что делает его особенным… У него такие огромные французские глаза, и у него с собой книга, которую я давно собиралась прочесть. Наконец он смотрит на меня, и я полностью на крючке. Самое лучшее во всем этом – что он не раздевает меня глазами, или что-то такое. Просто смотрит на меня, и я знаю, что ему интересно. Это мне очень нравится… Не обследует меня, как новую машину на выставке.
Ее рассказ оказывается гораздо подробнее, чем он предполагал. Сам он в своих фантазиях строил глазки официантке на высоких каблуках или продавщице с накрашенными губами. Они быстро ладили и шли к ней на квартиру (конечно, кто бы «она» ни была, она всегда жила одна). Едва войдя, они тут же с энтузиазмом и любопытством принимались за дело.
Прошло какое-то время, прежде чем он осознал, что она снова заговорила.
– …Следует за мной, когда я выхожу из подземки. Оттого что он за спиной, я невероятно возбуждаюсь. Я знаю, что сейчас будет, и знаю, что сделаю это, что бы это ни было.
Она продолжала рассказывать, в мельчайших подробностях описывая нежности. Она и мистер Белые Кроссовки не разговаривают, ни слова. По мере того как дело набирает ход, они двигаются все медленнее, как будто под водой.
За все время сказана лишь одна фраза: «Не надо!» – когда это действительно происходит, и она ощущает легкий укол вины. Но это чувство быстро проходит, так как ощущение слишком редкостное и сильное, чтобы думать еще о какой-то там вине.
Когда она закончила весь рассказ, между ними повисло молчание, густое, как мех. Она пробормотала что-то – мол, фантазия не очень оригинальна.
– Не говори этого! Не преуменьшай! Какое это имеет значение, если это возбуждает тебя? Какая разница, насколько это оригинально? Держу пари, таковы три четверти эротических фантазий – о том, чтобы овладеть кем-то или чтобы кто-то овладел тобой. Как его зовут?
– Кого? Того мужчину? Понятия не имею. Он никогда не говорит своего имени.
– А как бы ты хотела, чтобы его звали?
– Никогда не думала об этом. Что за смешной вопрос!
Он пошел на кухню принести вина. А когда вернулся, ночник с ее стороны постели был включен, а она сидела, обхватив
– Питер Копленд. – Улыбнувшись ему, она пожала плечами, словно немного смущенная.
– Питер Копленд? Звучит как выпускник Гарварда.
Она снова пожала плечами:
– Не знаю. Звучит как имя, которое он мог бы носить.
– Ладно. И фантазия всегда одна и та же? Или ты придумываешь про него что-то еще?
Пригубив вина, она задумалась. Она, казалось, больше не испытывала неловкости, говоря о Питере Копленде, раз уж он появился и заимел имя.
– Обычно одна и та же – подземка, его наряд… Как он идет за мной. Этого достаточно.
Ее слова неприятно поразили его. У него самого было так много разных фантазий со столькими предсказуемыми лицами и обстоятельствами. «Этого достаточно». Он позавидовал ей и ее Питеру Копленду, удовлетворявшимися друг другом и своей молчаливой взаимной страстью.
На следующий день, идя на работу, он остановился посреди улицы и улыбнулся. Купив у цветочника десять тюльпанов, ее любимых цветов, он велел доставить их домой. А на вложенной карточке написал: «Надеюсь, ты любишь тюльпаны. Это мои любимые цветы. Спасибо, что вчера запустила комету по ночному небу. Питер».
И в постели в ту ночь он полностью изменился. В темноте он стал совершенно другим человеком. Она не могла его видеть, и потому он мог быть кем угодно. Он хотел стать Питером Коплендом, но не знал как.
Обычно они разговаривали, но в эти полчаса обладания друг другом он не сказал ничего. С самого начала она все поняла и с готовностью откликнулась. Когда они плыли к чему-то знакомому, своему, приобретенному за годы вместе, он сворачивал в сторону. Потом она взяла роль на себя и проявляла силу или пассивность, когда он меньше всего этого ожидал.
Все оказалось лучше, чем он представлял, и снова он ощутил страшную зависть к Питеру Копленду. Ни один незнакомец, как бы чудесен ни был, не заслуживал того, что она предлагала теперь. А все то исключительное, что он когда-либо дарил своим вымышленным любовницам, было безымянным и забывалось.
Под конец, когда она снова сказала «Не надо!», он ощутил дрожь оттого, что она говорит это и ему, и кому-то еще. И через мгновение ему захотелось, чтобы эти слова предназначались только ему.
На следующий день он купил книгу, которую она хотела прочесть, и на форзаце написал: «Думаю, она тебе понравится. Питер». Она нашла ее под подушкой и, сев на кровати, положила на колени, а потом взялась за нее обеими руками и замерла. Что он делает? Нравится это ей?
Их несходство и желание двигаться в столь многих новых направлениях вызывали у обоих трепет и немного пугали. Оба не понимали, зачем делают это – для себя или для другого? Питер Копленд так реально вошел в их жизнь. И все же, если бы каждый из них смог написать его портрет, получились бы две совершенно разные картины.