Замужем за облаком. Полное собрание рассказов
Шрифт:
– К-к-к-комп-пьютерами.
Девочка страдала мучительным заиканием, слоги повторялись, как пулеметные очереди, и от волнения она заикалась еще сильнее. Но также было ясно, что ей хочется поговорить со мной. Ее мать не делала никаких попыток прервать ее или объяснить, что Хайди сказала, даже когда трудно было разобрать какое-нибудь слово или фразу. Мне это понравилось. Они, видимо, договорились между собой, чтобы, преодолевая свой недостаток, девочка выросла с привычкой самостоятельно сражаться в собственных битвах.
Я уже поужинал, но, увидев, какую крупную и свежую землянику им принесли, тоже присоединился к их десерту. Мы сидели втроем и
– Где ваше место?
Я улыбнулся:
– Вы хотите спросить, в каком классе я еду? Боюсь, что во втором.
– Прекрасно! И мы тоже. Не возражаете, если мы подсядем к вам?
Мне нравилось смотреть на этих женщин, но я уже начал уставать от моторчика во рту мамаши. Мы с Хайди все чаще обменивались взглядами. Будь моя воля, я бы весь остаток пути до Мюнхена (они ехали туда же) с удовольствием просидел наедине с девочкой и ее заиканием.
Несмотря на свое умение подозвать официанта, Франческа, похоже, ошибочно полагала, будто красота также дает ей лицензию до бесконечности рассуждать обо всем. Я пожалел ее дочь, вынужденную терпеть это изо дня в день всю жизнь.
Но что я мог сказать? «Нет, я не хочу с вами сидеть»? Я бы мог, но это было бы грубо и неправильно. Ладно, мы будем сидеть вместе, и Франческа будет говорить, а я попытаюсь сделать поездку для Хайди немножко приятнее.
Как обычно, большинство купе пустовали. Устроившись, Франческа полезла в сумочку и вытащила пачку сигарет. Что удивило меня, поскольку до сих пор она не курила. Это были «Кэмел» без фильтра, и она глубоко затянулась. Пока она дымила, мы с Хайди болтали о компьютерах и о том, что она уже умеет на них делать. Девочка много знала, и я задумался, что она будет делать со своими знаниями, когда вырастет. В этом преимущество работы с компьютерами – им не надо ничего говорить, а они все равно понимают ваши приказы. Даже если Хайди не избавится от своего заикания, компьютеры будут для нее хорошим занятием, так как она сможет прекрасно, успешно работать, не произнося ни слова.
В юности страдать таким дефектом речи, должно быть, по-своему так же страшно, как иметь безобразные прыщи. Только прыщи обычно проходят с возрастом. А заикание остается и не зависит от даты рождения и чувства собственного достоинства своей хозяйки.
Она так старалась говорить! О чем бы мы ни беседовали, у нее было что сказать, но слова складывались так медленно и мучительно, что порой я буквально забывал предмет разговора, пока Хайди добиралась до конца фразы.
Один раз, когда мы говорили про компьютерные игры, она совершенно зависла на названии своей любимой, и матери пришлось прийти ей на помощь.
– Игра, которую она так любит, называется «Паническая рука». Вы играли в нее когда-нибудь?
– Нет, даже никогда не слышал.
Девочка попыталась объяснить, что это за игра, но, когда так ничего и не получилось, сдалась и сникла. Я понял, что она вот-вот расплачется. Как она ни старалась, но проиграла еще один раунд своему внутреннему врагу – ярким контрастом к своей великолепной матери, которая запросто могла бесконечно вести свой скучный монолог.
Но даже мать на некоторое время умолкла. Девочка смотрела в окно, красная, сжав губы, пока Франческа улыбалась мне и курила одну сигарету за другой.
Вдруг Хайди посмотрела на меня и сказала:
– В-вам н-не к-к-кажет-т-тся, ч-ч-что к-к-курить – т-так
Я пожал плечами:
– Пробовал в молодости, но так и не пристрастился. По-моему, это хорошо смотрится в кино.
Услышав это мягкое возражение, девочка съежилась на своем месте, словно я ее ударил. Неужели она так чувствительна?
Глядя на нее, я пытался поймать ее взгляд и подмигнуть, когда мать проговорила:
– Я бы хотела переспать с вами. Я бы хотела переспать с вами прямо сейчас. Прямо здесь.
– Что вы сказали? – Я взглянул на Франческу. Она поднесла руку к блузке и расстегивала ее.
– Я сказала, что хочу переспать с вами. Здесь.
– А как же ваша дочь?
– Она выйдет в коридор. Мы можем задвинуть занавеску. – Ее рука продолжала двигаться по пуговицам.
– Нет.
Блузка распахнулась; сквозь красивый сиреневый кружевной лифчик просвечивала звездно-белая тайна кожи.
– Послушайте, Франческа. Постойте, а? О боже. Подумайте о вашей дочери!
Женщина посмотрела на девочку, потом снова на меня:
– Можете переспать и с ней. Предпочитаете ее? Я могу выйти! – Она громко рассмеялась, подмигнула Хайди и стала застегиваться. – Видишь, милая, иногда я тебе не нужна. Достаточно найти мужчину, занимающегося компьютерами.
– Эй, хватит. – Наконец взяв себя в руки, я встал, собираясь выйти.
– Н-н-не ух-х-ход-д-дите, п-п-пожалуйста! – Девочка крепко схватила меня за руку и не отпускала. На ее лице читался страх и стыд. Она встала со своего места и обхватила руками мою шею. – Пожалуйста, не уходите, пожалуйста. Я уб-уб-беру ее!
Обняв ее, я медленно снял ее руки с моей шеи, одновременно подталкивая обратно на место. Усадив девочку, я обернулся к Франческе… Которой там не было. Которой не было нигде. Я стоял спиной у самой двери, и она не могла обойти меня, чтобы выйти.
Разрываемый сильнейшей тягой бежать отсюда к чертовой матери и неодолимым любопытством узнать, что же такое тут происходит, я все-таки застыл на месте и стал ждать чего-то, что подскажет мне следующий ход.
Поезд начал замедлять движение, и по трансляции объявили, что мы подъезжаем к Розенхайму, последней остановке перед Мюнхеном. Я сел. Хайди скользнула ко мне. И тут она сделала нечто непозволительное, отчего я содрогаюсь даже сейчас. Очень нежно она взяла мою руку и засунула себе под юбку, между ног. Прошла миллисекунда, прежде чем я попытался вытащить руку. Но не мог, потому что девочка удерживала ее там и была сильнее, гораздо сильнее меня. И меня больше напугала эта сила, а не то, где находилась моя рука. Сколько было лет этой девочке? Одиннадцать? Двенадцать? Но двенадцатилетний подросток не может обладать такой силой.
Когда Хайди заговорила, я услышал голос вполне нормальной девочки без всякого заикания.
– Она что, не понравилась вам? Скажите, что вам нравится, и я сделаю для вас это. Обещаю. Что угодно!
– Что ты делаешь, Хайди? Что ты делаешь?
Ее рука еще крепче сжала мое запястье. Очень, очень крепко.
– Разве она не показалась вам шикарной? Цвет ее волос и как она курила «Кэмел»? Вот такой буду и я. Вот такой я хочу стать, когда состарюсь. Вот такой я хочу сделаться. – Она прищурила глаза. – Вы мне не верите? Вам это не кажется шикарным? Вот такой я буду, и все мужчины будут хотеть меня. Все захотят потрогать меня и послушать, что я говорю. Я знаю много историй и прочего. И смогу сказать все, что захочу.