Замять желтолистья
Шрифт:
Удивительного ничего нет: за пять лет он много повидал. Район средний, но таких в области большинство, сильных колхозов насчитывалось два или три. За время, проведенное в газете, на его глазах будто прошла послевоенная история района. Две трети деревень было сожжено; в те годы люди переселялись из землянок в новые хаты, и не все хаты радовали глаз, так как некоторые, особенно те, что принадлежали вдовам, строились на живую нитку: лишь бы скорее вылезть из сырой землянки. Сорок седьмой и сорок восьмой годы порадовали хорошим урожаем, но и урожай существенно не улучшил дела окрестных деревень: отстраивались города, увеличивались размеры хлебопоставок, и килограмм на трудодень — такую оплату редко превышал
Своеобразно в то, уже далекое время проводились хлебозаготовки. Лозунг был один: «Как можно быстрее выполнить первую заповедь». Женщины с серпами еще только выходили в поле, возле кузниц еще стояли неотремонтированные жатки, немногочисленные комбайны намолачивали первые центнеры, а лозунг уже занимал прочное место на первой странице газеты и не сходил до того времени, пока область не рапортовала о выполнении плана.
Считалось наиважнейшим достижением подать рапорт до первого августа. С такой задачей справлялись только два южноприпятских района, где земли лучше и урожаи выше. В честь района-победителя областная газета всегда давала полосу или даже разворот. Раза два ездил организовывать такие материалы Высоцкий. Писал о том, как сушили зерно на токах, дерюжках, мобилизовывали весь наличный транспорт, чтобы доставить хлеб в государственные закрома.
Победителей чествовали как богов. Он помнит, что сам начинал один свой очерк про хлебосдачу словами, как хлеборобы с надеждой глядят на небо, ожидая, когда кончится непогодь и можно будет скорее отвезти зерно на станцию, на государственный склад.
Стиль теперешней газеты, которая издается в родном городе, заметно изменился. Не найдешь таких, как раньше, прямых, как приказы, призывов. Авторы корреспонденции позволяют себе вести разговор от собственного лица: я приехал, увидел то или другое, спросил у бригадира, он мне ответил... Тогда, когда работал Высоцкий, подобный стиль не прошел бы в газете ни за что. Может, только в фельетоне. Да и там .вместо «я» старались писать «мы». «Вам не приходилось шить шапку в местной артели «Индпошива»? — начинал один фельетон Высоцкий. — А нам пришлось...»
Удивительное было послевоенное время, в чем-то великое, памятное. Впрочем, и тогда трезвый взгляд брал верх, и далеко не все секретари райкомов стремились во что бы то ни стало хлебосдачу закончить до первого августа.
Занятый размышлениями, Высоцкий не заметил, как перед erd столиком остановился полноватый, седой, но с молодыми глазами человек.
— Вам из редакции звонят, — сообщил. — Редактор просит к телефону. Зайдемте в мой кабинет.
Это директор чайной, и в его словах чувствуется уважение к редакции.
В трубке веселый голос Иваньковича, редактора:
— Алесь Иванович, ищу вас целый час. Сейчас подъеду. Помните, просили повозить по району...
На ловца и зверь бежит. Высоцкий, как и вчера, места не находил, не знал, чем занять день.
Редактор — парень свойский, обходительный. Он, кажется, из тех уравновешенных людей, которые никогда не волнуются, не выходят из себя и на все — хорошее и плохое в жизни — смотрят снисходительно. Он высокий, широкоплечий, неторопливый в движениях, к его ладной фигуре идет красиво посаженная голова, темные, зачесанные назад волосы, в которых пробивается первая седина, кругловатое смуглое лицо.
Редакторская «Волга» старого образца, но блестит лаком и кажется новой, шофер чем-то похож на самого редактора.
— Сегодня начало занятий в системе партпросвещения, — сообщает Иванькович. — Поэтому и удалось вырваться.
Сентябрь, значит, кончился, начинается октябрь. Не так много времени осталось Высоцкому дышать воздухом родных мест. Три дня займут зачеты.
Выбравшись за пределы предместья, машина помчалась по асфальту, и Высоцкого охватило такое же чувство,
В памятные послевоенные годы, когда Высоцкий бродил от деревни к деревне по районам, сердце болело от вида родных селений. Он видел ухоженную каменную немецкую деревню и, сравнивая добротные дома, хозяйственные постройки, просторные дворы, сараи с нашими покривившимися деревянными хатками, хлевушками, на соломенных крышах которых зеленел мох, порой приходил в отчаяние. Думалось — сто лет понадобится, чтобы все это переиначить, перестроить, так как быт — что-то очень устойчивое, он переходит от дедов к внукам, от поколения к поколению.
Прошло двадцать с лишним лет, и можно пускать по знакомой дороге самых придирчивых туристов — пейзаж переменился до неузнаваемости. Много новых, пусть и деревянных домов, хат; в старых, которые уцелели, покрашены ставни, фронтончики, почти на каждой крыше высится телевизионная антенна, дворы окружены садами, палисадниками, и потому селения кажутся зелеными островами. Колхозная застройка — новая целиком, аккуратно распланированная, кирпичные здания всюду побелены, ласкают взор, и совсем не видно послевоенных коровников, телятников, свинарников, которыми так гордились председатели колхозов, когда в деревню заглядывал корреспондент. Всюду на поле группки студентов, которые выбирают картошку, плетясь вслед за копалками.
— Едем возле нефтепровода, — объясняет Иванькович. — Осмотрим Нефтехимстрой — и на Дуброву. Пообедаем, переночуем. Я на занятиях поприсутствую.
Высоцкий вздрогнул: два года — в сорок седьмом и сорок восьмом — в Дуброве работала участковым врачом Клара, теперь возле буровой вышки берет пробы Галя. Удивительно сходятся его жизненные круги. Будто один накладывается на другой, и в тех именно местах, что сами по себе порождают подъем в душе.
А может, он потому и Дуброву любил, что там, в трех тесных комнатушках обычной хаты, в которой размещалась больница, расхаживала Клара, принимала больных, выписывала рецепты, неприступная и строгая в белом халате. Фактически она жила в городе, два-три раза в неделю приезжала к матери, пока, отбыв нужный срок, окончательно туда не перебралась.
Так или иначе, но он охотно ездил в Дуброву и тогда, когда Клара там не работала, бывал в «Красном тракторе» — так назывался местный колхоз — чаще, чем в других деревнях, и напечатал о его людях больше всего материалов. Было несколько очерков, а в сорок седьмом году — он хорошо это помнит — организовал полосу в честь того, что «Красный трактор» закончил сев ранних зерновых до первомайских праздников.
Клара его статьи, очерки невысоко ставила. Скорее всего, никогда их не читала. Его фамилия часто мелькала в областной газете, кроме обычных материалов, он писал фельетоны, стихи и за это пользовался большим почетом у районных газетчиков, и, в какой бы район ни приехал, редакционные сотрудники его знали. Ничего этого Клара как бы не хотела замечать.