Занимательная геометрия
Шрифт:
— Вика… Маленькая… Ну, прости меня… Втянул, дурак, ни о чем не думая. Лучше бы оставил тебя сразу в покое…
Он не сразу понял, что произнес что-то лишнее… Не так сказал, или его не так поняли… Только что держал в руках горячее, мягкое, нежное тело, податливо льнущее к рукам, и вот — осколок мраморной статуи. Все такой же горячий, как ни странно, однако — застывший в неподвижности, будто неживой. Обожгло укором в огромных глазах. Распахнутых в… недоумении? Обиде? Боли?
— Значит, так… — Вика заерзала на коленях, пробуя отстраниться, но это
— Нет, нет, Вик. Ты что? Ты не то подумала… — Вдавил в себя, все крепче обхватывая, лихорадочно гладя спину, шею, плечи, приподнял за ягодицы, вернул обратно, сокращая расстояние, которое возникло. — Маленькая… Ну… Я жалею, что тебе плохо сделал, что ты грустишь… Понимаешь? Вика, Вероника, девочка, ну, прости… Я вообще, в последнее время, слишком часто косячу… Старею, наверное, да? Или глупею? И зачем тебе сдался старый дурак? Разве можно на глупцов обижаться?
— Вот умеешь же ты играть словами… Больше никогда так не говори, ладно?
— Обещаю. Клятвенно.
— Так и быть, на первый раз поверю…
Кажется, она даже вновь начала улыбаться…
Вера уже почти смирилась с тем, что Денис рассказывал. И даже готова была подождать, пока он разберется со всем. И ничего не требовать — тоже была готова. Каким-то десятым чутьем уловила: нельзя давить, только хуже сделаешь.
И эта нечаянная, но такая жадная, невыносимая своей запретностью близость её не обидела. Она сама скучала по Денису, по его голосу, взгляду, телу… его нежности и временами грубоватой силе… Потому и требовала от него, и настаивала, и не остановила…
Но эта последняя фраза царапнула по сердцу, занозой впилась. Из тех, что молча и незаметно сидят, пока не потревожишь, а потом отдают острой, жестокой болью… Денис, вроде бы, объяснил, что совсем не о том думал, и Вера услышала… Но осадок остался.
Поэтому, одеваясь в тесноте салона, стесняясь своей неловкости, она молчала. И понимала, как что-то внутри замыкается. Еще одна крупинка на чаше недоверия и обиды… Мелкая, незаметная… тяжелая.
Она долго собиралась, чтобы задать еще один, очень важный вопрос… Боялась услышать что-то, что могло бы совсем поломать только проснувшуюся надежду. Всю дорогу до дома они перебрасывались ничего не значащими фразами, обо всем и ни о чем. И только во дворе, уже готовясь попрощаться, спросила, с чувством, что ныряет в темный, холодный омут:
— Денис… скажи…
— Да, малыш, спрашивай. Что ты хотела? — Он, словно почуяв, как важны будут её слова, насторожился.
— Зачем они приезжают к тебе каждый вечер? Дома не могут подождать? Такое ощущение, что это демонстрация. Может быть, не для меня конкретно, а для всех, у кого есть мысли на тебя позариться.
— Не "может быть", а так и есть. Дашка, какая бы дурная ни была, а четко знает, что делает. И на что давить — тоже хорошо понимает.
— Но… зачем? Ты-то зачем ей это позволяешь?
Денис, тяжело выдохнув, откинулся на кресле. Покрутил шеей, упираясь затылком в подголовник. Видно было, как не хочется и неприятно ему об этом говорить.
— Вик, все глупо, банально и просто. Дашка намекает сыну, что папа скоро уходит с работы, его неплохо бы и встретить. Парень загорается, звонит, просит разрешения… — Долгая пауза. — Я не могу ему отказать, Вик. Язык не поворачивается.
— Он тебя называет папой? — Непонятно, зачем ей это нужно было узнать. Но неожиданно потребовалось.
— А как еще? Формально, я был, есть и останусь его отцом. Они сюда ехали, зная, что папа здесь. Как объяснить пятилетнему ребенку, что я — просто дядя, оказывается? Если ты подскажешь, как правильно, сегодня же проверну.
Дэн злился. На себя, на то, что происходит вокруг, и даже, похоже, на Веру. За то, что надавила на самое больное место.
— И… что? Ему каждый день так хочется по холоду ехать?
— Я уже в пух и прах переругался с Дариной, и не раз, на эту тему. Как об стенку горох. Прикрывается тем, что пацан без меня скучает…
— Ты же к нему привязался сам… правда?
Он кивнул, подтверждая. Помолчал…
— Не знаю, что меня так зацепило. Пока не видел его — даже не вспоминал. А теперь…
— А что дальше? Ты сможешь… потом? Не поломаешься? Я не буду уже говорить о том, как себя будет чувствовать мальчик… Только папа у него появился, и тут же его не стало…
— Вика, я все уже решил. И не передумаю. Ни ради Ромки, ни ради кого-то еще, жить с Дашкой я не собираюсь. Будет выёживаться — парня к себе заберу.
— Не отдадут. Мать, все-таки…
— Да ладно?! А кто их двоих содержит, до сих пор? Как думаешь? Дашка ж ни дня не работала, с тех пор, как в декрет ушла. И жильё я им там оставил. Свое. Я не хочу быть козлом и давить такими методами, но, если придется… Развод я получу, и точка. Надавить на то, что она не сможет ничем обеспечить ребенка, с нормальным адвокатом, и отдадут, как шелковые…
Он помолчал.
— Если ты, конечно, не против…
— Ты соображаешь, о чем говоришь?! Она ему сделала что-то плохое? Не воспитывала, не ухаживала, за здоровьем не следила? За что ты хочешь мальчика наказать, лишив его матери?
— А отца, значит, можно лишать?
— Денис… ну, ты сам подумай…
Он с силой растер лицо руками. Облокотился на руль, тяжело опустив голову.
— Ты права. Погорячился…
— Денис, я не хочу на тебя давить. Если сейчас поступишь не так, как считаешь правильным, ты ни мне, ни себе не простишь. Давай, определись, сначала, как будешь вести себя с мальчиком. Сможешь ли так просто отпустить. А потом уже дальше подумаем. Я не хочу строить будущее на осколках чужой жизни, и виноватой в этом быть тоже не хочу.