Западня, или Исповедь девственницы
Шрифт:
Санек присел на краешек бархатного кресла и подумал, что хорошо бы пожить так с Танюхой — ребята большие, сами справятся, а вот они получат от сынка денежки и приедут сюда вдвоем! Подумаешь, Лерка развыступалась! Санек тоже в ГДР служил, заграницу видел, и «висок» этих перепил цистерну! Но говорить ничего не стал, а четко решил, что получит деньги, приоденется, Таньку тоже и явится сюда на проживание, и никто слова ему поперек не скажет, будет он приказывать да денежками сорить. Они, что ли, хуже? Так со злостью размышлял Санек, а меж тем в номер принесли водку в красивой бутылке, ветчину,
Катька совсем замерзла, ждавши его, нос синий, и глаза на слезу тянут.
— Ты чего? — прикрикнул на нее Санек, и они побрели по заснеженным тропинкам к даче. Нашли скоро. Высоченный забор, и только крыша красная торчит вдалеке. Санек с упавшим сердцем постучал в калитку. Тишина. Хотел стучать снова, но Катька вдруг сказала:
— Папк, вон кнопочка сбоку, может, звонит? — Санек хотел было послать ее куда подальше — кно-опочка! — но смолчал и надавил на кнопку. Скоро подошли к калитке, и женский голос спросил:
— Кто?
Санек прокашлялся и невразумительно забормотал, что пришел от Марьи (забыл вдруг, как отчество, да так и оставил — Марья)… на работу — племянник.
Женщина за калиткой, молодая по голосу, помолчала, сказала: «Сейчас» — и видно, отошла. Они еще стояли. Наконец другой голос, старше, спросил:
— Вы от Марьи Павловны?
— Ага, — обрадовался Санек, — племянник я, с дочкой вон…
Калитка открылась, и в проеме увидел он высокую, видную из себя не старуху, но и не молодую женщину, черную, с большими глазами и высокими грудями — это Санек как специалист отметил, — внакидушку шуба, длинная, аж до пят. Женщина улыбнулась, а глазами так и стригла их обоих — то его, то Катьку. Катька даже попятилась и спряталась за отца.
— Проходите, проходите, — сказала женщина, — это вы ко мне. Мне нужны работники вот так, — и женщина резанула рукой по горлу. Была она веселая, вся играла, хоть и не молодая очень.
Они прошли за женщиной. Долго шли по тропке, кругом деревья в снегу — лес, ну лес, да и только. «Живут сволочи!» — подумал Санек, вспомнив свой огород, где задница об задницу трется!
Дом, двухэтажный, светился всеми окнами, хотя было и не поздно. Провела женщина их на террасу: абажур красный, стол, скамья широкая, стулья, плитка газовая, буфет резной, под ногами дорожка. Санек остановился, глядя на свои бахилы, но женщина замахала руками:
— Да вы проходите, у нас тут не очень-то, все равно мыть надо и на снегу дорожки чистить!
Ну, Санек и прошел, не зная еще, что дорожки эти чистить будет Катька. Не бесплатно, конечно…
Женщина скинула шубу прямо на стул и осталась в бархатном халате с вырезом. «Забористая баба», — подумал Санек.
— Меня зовут Алиса Николаевна, — сказала женщина, и Санек удивился — еврейка? Или татарка? Не все равно? — Но вы зовите меня Алиса. А теперь к делу. А дел много. Как вас зовут? — вдруг переключилась она. —
Санек, прокашлявшись, (вот завела), назвался Алексеем, как Лерка велела. И тут на террасу вышла совсем другая баба — молодая, тоже толстая (живут — жируют, — подумал Санек) с поварешкой в руке (прислуга? Сколько же им нужно?) и сказала:
— Обед готов, — а сама смотрела на Санька с любопытством. Санек тоже глаза не опускал.
А из-за ее спины появилась худючая девка, ровесница, наверно, Катюхе, волосы, как черная пакля, глаза таки бегают, раскосые, рот до ушей — ну обезьяна, чистая обезьяна! Зыркнула на них и заскулила:
— Мама, я рассольник не буду!..
Ага, эта молодая толстая — мать девки. Не похожи. Эта постарше — вся в статях, а девка — плюнуть не на что…
Молодая толстая прикрикнула на девку:
— Лиза, перестань, потом выясним! — И ждала, что скажет старая хозяйка. А та сделала недовольный вид и сказала:
— Инночка, видишь, я с человеком разговариваю! Сейчас приду. Алек дома?
— Дома, — ответила толстая молодая и ушла, а старая вцепилась опять в Санька — откуда он да что, да как там в Туле, да его, Санька, тетушка. И ждала, стерва старая, от него ответов и рассказов, а он как замолчал, так и молчал все время, пока она ждала, что же он скажет, и переводила глаза с него на Катюху, которая тоже воды в рот набрала.
Муку прекратила толстая молодуха, позвала опять обедать, и Алиса (как собак кличут, ей-те ей!) велела Саньку и Катюхе снять одежу (они так и сидели, потели) и идти на большую террасу вместе с ними обедать. Санек закручинился не на шутку, и Катюха вся опала от страха — как это они с ними там обедать станут?
Но делать нечего — надо идти и садиться там с ними.
За столом сидела та девка худючая; мужик, его, Санька, лет, черный, вроде злой, и еще мужик, старый, седой, морщинистый, а спина — будто палка в нее вставлена — прямая, как доска, в пиджаке бархатном. Посмотрел на них как на пустое место, хотя Санек громко сказал: «Здрас-сьте». Катька молчала, ну, да ладно — он сказал, и хватит. А эти два даже рта не раскрыли, зато чернявая девчонка хихикнула и ответила:
— Здравствуйте, здравствуйте, как живете?
Санек удивился вопросу и ответил:
— Спасибо, ничего живем. Не хуже других…
На что девчонка, посмотрев на всех за столом, совсем уже нахально заржала. Но никто ее не поддержал, а молодая толстуха прикрикнула:
— Лиза, хватит паясничать! Ты за столом!
Санек обиделся не на шутку: мать их так! Ну, ладно, не вечер, он им всем устроит «Здравствуйте, я ваша тетя!».
Сели, и молодка подавала на стол — прислуга она, что ли?
Засомневался Санек — вроде бы нет, вон как ее девка кобенится: то не так, этого не хочу… Потом Санек сообразил — не дурак, что молодуха — жена этого черного.
Сначала ели рыбу красную с луком, потом суп, потом второе — котлеты вкусные с пюре… Санек ел осторожно, тихо, поглядывал, как другие едят, а жрать хотелось до жути. Он бы смел сейчас все котлеты, какие были в сковородке, да не ковырялся бы, как недоносок, а срубал бы ложкой — только так!
После обеда хозяйка накинула шубу и сказала им с Катькой: