Западня, или Исповедь девственницы
Шрифт:
— Папк, — сказала она шепотом, — а чего ты братика вовсе не любишь?
Санек обозлился — вот дался он! Вечно встрянет не в склад.
Он сел на тахте, налил стаканчик, выпил, крякнул, закусил и наставительно ответил:
— А чего мне его любить? Ты сама-то сообрази! Я его не видел никогда! И знать не знаю, и знать не хочу. — Он покачал головой. — Ну, дуб мореный, ну, дура выросла! Откудова ей, этой лю-юбви, как ты говоришь, взяться? С какого дерева спрыгнуть? — Он внимательно посмотрел на Катьку — та сидела, опустив голову, сжав руки на коленях, — ни дать ни взять монашка! Неуж из его пьянок такая получилась? Да врут те врачи! Просто трехнутая — бывают же такие, вот теперь
Катька сказала:
— Так ты только из-за денег с ним видаться хочешь? Значит, мы тут только из-за денег? — и Катька взглянула на него вдруг ставшими большими глазами, полными слез.
«Тьфу ты, зараза! — подумал Санек. — Ведь реветь начнет. Этого не хватало!» И Санек стал выкручиваться, как умел, трудно ему было, и хмель уже все застлал своим теплым одеялом.
— Да ты, Катька, перестань. Чего ты? Это я счас так, а увижу — все и всколыхнется, сын ведь… Мать у него — баба поганая! Ты ее стерегись! Она сюда приедет, из-за границы, вся из себя! Она что хошь сделает! Всегда такая была… Может, и Сандрик в нее пошел? И его стерегись, Катюх… — Вдруг пришла ему в голову мысль, что Катька ничего не знает, не понимает и сдуру может к этому Сандрику кинуться как к родному, она ведь простая — проще некуда! И он наказал строго: — Без меня к нему не подходи. Поняла? Я вот с ним переговорю, тогда… Поняла, Катюха? — Она вроде бы кивнула.
Санек продолжал поучать:
— Деньги… Конечно, деньги! А как же? Вон, смотри, как они живут? А как мы живем? Как мать на ферме ломит? Думаешь, мне, что, легко? — Саньку стало себя ужасно жаль, и голос его задрожал. — Я, может, и пью с этого! А с чего же? С жизни такой! — Он уже говорил навзрыд. — Они не обеднеют от того, что дадут нам маленько, отстегнут от своих мильонов! Вспомни, Катюх, как баушка Марья зеленые отслюнивала? Ей дать двести зеленых — ничего! А мы на них сколько жили?
Санек устал от такой длинной речи и уснул, не раздевшись, не спрятав бутылку… Катька, хлюпая носом от жалости, стащила с него валенки, прикрыла одеялом, поставила в холодильник остатки водки, потушила свет и села у оконца — мечтать о встрече с братцем и теперь еще жалеть отца. Она вдруг подумала, что это все Лерка отца подговорила и подучила, сам бы он не стал… Ненавидеть Катька не умела, но вот к Лерке испытывала что-то близкое к ненависти.
А на большой даче шел званый ужин. Приехала Светлана Кузьминична, и это всех взбодрило — кого как. Игорь захорохорился — как же, она, Светлана, знала его послом, молодым деятельным мужчиной, ее муж был подчиненным — и это согрело Игоря, будто снова вернулись те годы.
Алиса пылала любопытством, и ей не терпелось остаться вдвоем со Светланой и снова поговорить обо всем том.
Алек же помрачнел. Он заново переживал свою жизнь с Натальей, все свои боли и обиды тех лет.
Инна была на «нерве». Она не понимала этого сборища, которое устроила Алиса. Инна не любила свекровь. За вечную фальшь и глубочайшее равнодушие ко всем и всему, что не касалось ее самой и Алека.
Инна чувствовала, что добром все не окончится. Приедет Наташа… К ней она до сих пор ревнует Алека… Оказалось, что у Наташи есть первый сын, которого она бросила как котенка… Только что не утопила. Инна не могла этого взять в разум. Она не представляла встречи с Натальей. Встречи с этим ее сыном…
А Лизка прямо подпрыгивала от удовольствия! В этом, да, наверное, и во многом другом Лизка была в бабку Алису: своей любовью к удовольствиям, любопытством и широким диапазоном нравственности. Она уже все, что могла, подслушала: знала, что у отца была еще жена, но это она знала и раньше,
А разговор за столом как раз коснулся этих двух. Алиса сказала мимоходом:
— Да, Светочка, Марии вашей племянник или сосед, я не поняла, здесь, у нас, со своей дочкой. Он, по-моему, пьяница, а девочка — тупая и недоразвитая… Что — так уж их стало жаль вашей Марии?
Светлана, занятая, как всегда, мыслями о Наташе и что с нею будет, не придала значения этому сообщению — да, она сделала любезность Марии Павловне, потому что обязана была это сделать, а кто там и что — ей безразлично. И она ответила, что не знает, кто это, но Мария горячо ее просила, и Светлана поняла, что эти люди ей не безразличны…
Светлана сказала, что, по всей видимости, Сандрик приедет завтра. Алиса завибрировала от любопытства и предвкушений.
Завтра с утра она прикажет этой девке вымыть большую дачу, а ее папаша утром пусть подкрасит двери — краска кое-где облупилась. Алиса почему-то с необъяснимым трепетом ждала этого Сандрика, ей было и любопытно, и страшновато чего-то, и мыслишка у нее была: если он окажется таким, каким его описывала Светлана, то… то можно будет… и… Лизка уже почти взрослая, хорошо, если у нее уже сейчас появится жених не из самой плохой семьи: она как-то напрочь забыла, что он — подкидыш. Это ее не волновало. Главное, что пришла идея и можно было развить бурную деятельность…
Такие тихие страсти и страстишки кипели за милым светским столом.
Наконец настали вечер и усталость. Светлана пошла ночевать в маленькую дачу, она сама туда захотела, и Алиса ядовито подумала: «Светочка захотела «к себе!» — ведь маленький домик был Гарькин, а значит, в какой-то мере Светланин и Наташин. Алиса, хоть и была утомлена, принялась составлять план «сведения» Сандрика с Лизкой в том, конечно, случае, если Сандрик понравится самой. Убивалась одновременно сотня зайцев! И главный «заяц» — Лизка — будет пристроена, не будет раздражать, успокоится, и что не менее важно, Инна как бы останется одна, без «довеска», и с ней справиться можно будет даже формально легче, естественно, если Алек и Наташа… Тут Алиса все-таки решила спать, потому что этот вариант она просчитать не могла.
Лизка тоже не могла заснуть от возбуждения. Она утра не могла дождаться, чтобы найти эту балбесину Катерину и вытрясти из нее все, что возможно. И тем более, что завтра должен приехать этот знаменитый Сандрик! Она перекинулась на одежки. Что ей надеть? Перебрала в уме все и остановилась на велюровых джинсах и белой простой широкой блузе (ну, прямо скажем, не очень-то простой), а на ноги она наденет мятые кожаные ботиночки на тонюсенькой подошве, с белыми носками, а волосы расчешет и закалывать не будет. И легкий макияж. Вот всем этим она утром и займется. Скорее уж наступало бы это утро!