Западня, или Исповедь девственницы
Шрифт:
Пошли тосты-речи. Следом за Наташей встал Динар. Было так, будто происходит большой официальный, но свой прием, на котором надо сказать что-то важное и значительное.
Динар сказал:
— Я долго ждал этого часа. Были у нас с Наташей прекрасные времена, были и трудные: недопонимание, какая-то неприязнь, подозрительность и прочее, не буду вспоминать. Наташенька! Я рад!
— Хотите сюрприз? — крикнула Наташа. — Я его прибе-рега-ала!.. А что вы скажете на это? Меня сегодня, сейчас, ждет у себя барон, а? Каково? Аннелоре договорилась. Она мне звонила утром, и я ее попросила: мол, у меня
— Ну, Наташа, ну умница, — твердил Динар, покачивая головой. Повернулся к Проскурникову: — Как тебе идейка? Сверкает? Едем немедля. Проверка боем! Если войдет — значит точка!
— Ты что, Динар, не веришь? — возмутилась Наташа. — Едем. Увидишь! Ладно, я пошла переодеться, не так же мне ехать к нему!
Наташа вышла. Проскурников уже сам ничего не понимал. Зачем они поедут? Хочет ехать, договорилась? Пусть едет. Завтра расскажет.
Но Динар не принимал в расчет никакие его поучения и доводы — он считал, что ехать надо. Тут все и откроется — правду она говорит или нет.
Вышла Наташа. В свитере, джинсах, с сумочкой на плече…
Сели в машину — Наташа за руль. Динар угнездился рядом, Проскурников сзади.
Тронулись. Наташа взяла сразу такой разгон, что Проскурников заорал:
— Э-э! Ты что, на гонках?
Наташа обернулась, вовсе отвернувшись от дороги:
— А что? Я всегда так езжу…
Они выехали из города и неслись теперь по аллее среди старых дубов, сквозь которые просвечивали горы. Фонари ярко горели, и асфальт светился, — прошел дождь.
Проскурников вдруг понял, что поворот к замку они проскочили.
— Ты что! — крикнул он Наташке. — Замок проехали!..
Наташа обернулась и весело сообщила:
— Ну, просмотрела! Ну, завернем обратно! — И она крутанула руль так, что у Проскурникова помутилось в голове — никогда он не сядет больше к ней в машину — бешеная! Дура!
«Хоть дороги здесь и…» Додумать Проскурников не успел: Наташа, крутанув еще раз, газанула, и машина, перепрыгнув через бордюр, врезалась прямо в огромный дуб, росший поодаль…
Тут же, из какого-то малозаметного проулка появился юркий «Нисан»…
Наташа открыла глаза и тут же закрыла — все двоилось, убегало, рассеивалось… Она в комнате с убегающим ввысь потолком и необъятной постелью, на которой она и лежит, и в огромное выпуклое окно видна одинокая сосна… Это не больница… Это чей-то дом.
Чей?.. Тут она вспомнила все до момента удара и застонала от досады и сразу же проявившейся боли в голове и руке… Досада же была на то, что план ее не удался! Она осталась жива! Опять жива! А ведь она так точно все рассчитала… И снова появились все беды и проблемы! А что, если живы и те? Она снова застонала — все может быть, все!
Наташа повернула голову от темнеющего окна и у постели увидела Анне!
— Анне, родная моя… — прошептала она еле слышно. Но Анне услышала и заплакала:
— Господи всемилостивый, вы пришли
Наташа собрала все силы и сквозь повязку, — ее подбородок был туго обтянут бинтом, и рука — она уже это почувствовала — была в гипсе, — спросила, догадавшись уже об ответе:
— Где я?
— У Рихарда, дорогая, — ответила Анне, утирая слезы, — все произошло почти рядом с замком.
Наташа закрыла глаза и погрузилась в какое-то теплое пространство и то ли уснула, то ли просто плавала в этом пространстве отдельно ото всего живого мира.
Она снова открыла глаза — за окном было совершенно темно, и в комнате горел ночник. Все стало более ясным и четким. Она повернула голову, где раньше сидела Анне, и… увидела… светлые-светлые волосы, голова чуть склонена к раскрытой книге.
— Сандрик!!! — хотела крикнуть Наташа, но получился лишь какой-то слабый, неразборчивый возглас.
Мужчина повернулся к ней, улыбнулся. Нет, это не Сандрик… Гораздо старше, но чем-то неуловимо похож… может быть, из-за этого необыкновенного цвета волос?
— Вам получше? — спросил незнакомец.
— Да, — ответила Наташа, — насколько возможно… Но, простите…
— Конечно, простите, я не представился и, наверное, напугал вас. Я — Герман Ландберг, живу здесь неподалеку. Возвращался домой и застал эту страшную картину аварии…
В комнату вошла Аннелоре.
— Это ваш спаситель, Натали. Герман врач, он оказал вам первую помощь. У вас сотрясение мозга и сломана рука… А теперь считает своим долгом следить за вашим выздоровлением. Рихард хочет зайти к вам, но считает, что еще рано вам принимать посетителей. Вы ведь ранены… Ваши родные хотели забрать вас домой, в Россию… но мы оставили вас здесь. Господин Ландберг — под свою ответственность. И еще… — Анне взглянула на Германа, и тот, назвав какую-то незначительную причину, удалился. — Натали, ваш сын жив! Врачи держат его еще в госпитале или как там у вас называется. И он пробудет там еще долго. Но главное — он жив! Это просила передать ваша мама, мадам Светлана.
Наташа не успела даже пролить слезы счастья и радости, как опять сознание ее покинуло.
Потом — тот же свет ночника, темнота за окном. «Неужели я проспала сутки?», — подумала она. Но теперь в кресле у столика сидела Аннелоре. Наташа немного расстроилась. Она почему-то была уверена, что увидит Германа… Боже, какой Герман?! «Сандрик жив! Мой сын жив! — Наташа внутренне вздрогнула — первый раз она назвала Сандрика сыном. — Может быть, стоило пройти через все эти муки, чтобы все обрели себя. Слишком высокая плата!» Наташа обратилась к Аннелоре:
— Скажите, Анне…
— Догадываюсь, о чем вы хотите спросить… Те двое… Они живы и вполне здоровы. Но депортированы, и с ними будет заниматься ваше правосудие. Я давала показания и представляла свои записи.
— Боже! — только и смогла произнести Наташа. — А когда я смогу выехать отсюда?
Анне замахала руками:
— Что вы, дорогая, пока это невозможно! Доктор господин Ландберг сказал — две-три недели минимум!
Наташа хотела сесть в постели, но стоило ей чуть напрячься, как острая боль пронзила все тело — от головы до ног. Она застонала.