Западня
Шрифт:
— Дай мне хоть неделю, Леон, всего неделю. Согласен?
Он печально улыбнулся:
— Что ж! Только послушай моего совета, Тоня: берегись Штуммера. Он гораздо опаснее, чем Фолькенец.
— Хорошо, я поняла тебя.
— И рассказывай мне о каждой встрече с ним.
— Хорошо.
Сейчас она была самой доброй, самой сговорчивой из всех девушек, какие когда-либо встречались Леону.
Через полчаса он проводил ее до дома, поцеловал в щеку и быстро ушел.
Глава восьмая
Через
— Как ты думаешь, Тонечка, для чего тогда Фолькенец пригласил меня в бар?
Темные глаза Леона блестели. На нем был новенький, с красивыми нашивками на груди мундир. Что означали эти нашивки, Тоня не знала, но они придавали Леону импозантный и значительный вид. Вероятно, далеко не каждый имеет право их носить.
«Что с ним произошло? — думала Тоня. — За эти три дня Леон поразительно изменился! Куда девался румынский майор, постоянно не уверенный в собственной безопасности, подозревающий за собою слежку? Где он, тот Леон Петреску?»
— Так вот… — Он придвинул к себе рюмку с коньяком, затем вынул пачку сигарет и неторопливо закурил. — В тот вечер, в баре, Фолькенец предложил помочь мне занять пост заместителя начальника оперативного отдела армии. Он сказал, что после операции в плавнях дал обо мне наилучший отзыв самому командующему. Месяца через два-три, черт побери, я стану уже колонелем [4] . Ты меня слышишь, Тоня?
— Да, Леон! — очнулась она. Вероятно, все-таки несколько мгновений Тоня дремала.
4
К о л о н е л ь — полковник.
— Перед тобой сидит человек, который сумел извлечь из собственного поражения победу! Я кое-что придумал, — он покрутил пальцами около виска, показывая, как значительна пришедшая ему в голову мысль, — а Фолькенец доложил мою идею командующему гарнизоном, и тот одобрил. Это будет хорошенькая ловушка!
— Ловушка? — беспечно и как бы в рассеянности спросила Тоня. — Но для кого же?
— Конечно, для тех, кто хочет, чтобы мы поскорее убрались из Одессы.
Она потянулась к его сигаретам, неумело затянулась и, когда сладковато-горький дым попал в легкие, закашлялась. Впрочем, это было весьма кстати — избавляло от необходимости что-нибудь говорить. А Леон поднялся и стал нервно шагать по комнате.
— Ты меня поняла? Я многое передумал за это время. Конечно, не все на фронтах благополучно. Но отход наших войск — это еще не поражение. Да, не поражение!.. Скоро, совсем скоро вступит в бой новое могучее оружие.
— Ты сегодня такой воинственный, Леон! — с улыбкой заметила Тоня. — Тебя словно подменили.
Он ничего не стал объяснять — просто подошел, с силой сжал ее плечи и повернул к себе лицом.
— Тоня! Ты слишком далеко зашла! Ты на краю пропасти! Штуммер погубит тебя! Умоляю, исчезни! Я отправлю тебя к своим родителям… Завтра же!.. Достану документы
Она смотрела в его немигающие блестящие глаза, в которых читалось искреннее отчаяние, и не знала, что же делать теперь, как вырваться из невидимых цепей, которыми он приковал себя к ней.
— Нет, Леон, — прошептала она наконец, — нет, это невозможно…
— Хочешь, чтобы я отказался от своего плана?
— Нет, ты не должен отказываться.
Он сжал кулаки, заметался по комнате в мучительном смятении.
— Ты даже не спрашиваешь меня ни о чем! Неужели я для тебя совсем чужой человек?
— Я тебя не осуждаю, Леон.
— И ты меня ни о чем не хочешь спросить?
Она выдержала его взгляд.
— Нет, ни о чем!
— Но ведь тебе нужно это знать? — Он подчеркнул слово «это».
— Нет… Мне ничего не нужно знать, я уже говорила тебе однажды.
— Боже! Как я одинок! — простонал он. — Ну ладно! Ладно! Как ты не можешь понять, что Фолькенец и Штуммер тебе не верят!
Тоня насторожилась.
— Леон! Стучат в дверь! Кто-то пришел.
— Кто? Кто это может быть? — властно спросил он.
— Не знаю. Ступай быстрее на кухню! Я не хочу, чтобы тебя здесь видели.
Он оскорбился, но все же покорился, вышел на кухню, прикрыв за собой дверь.
Всего несколько мгновений! Но этих мгновений оказалось достаточно, для того чтобы Тоня вдруг почувствовала облегчение, словно долго пробиралась по топкой хляби, выдирая ноги из засасывающей пучины, и вдруг ступила на твердую землю.
Плотно закрыв дверь комнаты, Тоня поспешила в переднюю.
На площадке лестницы стоял незнакомый ей человек с бледным, невыразительным лицом. Весь он был словно втиснут в узкое серое пальто, из коротких рукавов которого торчали обтрепанные манжеты рубашки. Увидев Тоню, он почему-то смутился и негромко спросил с пришибленной вежливостью, за которой ощущалась настырность исполнительного шпика:
— Вы Тоня?
— Да.
— Вас приглашают на улицу Петра Великого. Вас ждут там. Просили прийти со мной…
— Минут через пятнадцать я приду сама, — твердо сказала Тоня, продолжая загораживать собою дверной проем, и повелительно добавила: — Идите!..
Он, очевидно, рассчитывал, что его пригласят войти, и обиделся.
— Не подведете? — уже суховато спросил он, и его тонкие губы сжались так плотно, словно он внутренне поклялся в течение всей оставшейся жизни не произнести больше ни слова.
— Приду! — и сердито хлопнула дверью.
Она вернулась в комнату и стала быстро собираться. Леон стоял уже в шинели, застегнутый на все пуговицы, какой-то отчужденный, официальный.
— Тебя вызывают?
— Да. Штуммер, — упавшим голосом сказала она.
— А я отправляюсь в штаб. — Он взглянул на часы: — Через десять минут генерал ждет моего доклада.
— Что ж, ступай…
— Когда ты будешь дома?
— Не знаю. Спроси у Штуммера.
Он усмехнулся.
— Хорошо. Если ты надолго задержишься, непременно спрошу.