Западня
Шрифт:
— Что же ты, дура, наделала! — удивленно сказал он. — Ведь ты же меня убила…
Глава шестнадцатая
А что, если разгладить мокрые волосы горячим утюгом? Правда, она никогда еще не прибегала к этому способу, но давным-давно одна из подруг рассказывала, что увесистый чугунный утюг способен совершить чудо!
Маникюр! Нет уж, в салон пойти некогда. Конечно, для такого платья хорошо бы белые туфли, но сойдут и черные.
А все-таки приятно хоть раз в жизни надеть на себя платье из брюссельских кружев.
Жаль!.. Если укоротить, то когда-нибудь, после войны, в нем можно было бы пойти в театр.
Совет подруги оказался дельным, но, для того чтобы его выполнить, необходимо стать акробаткой. Ломит висок, тесно прижатый к краю стола, и правая рука, двигающая утюг по марле, под которой веером разбросаны волосы, вывернута локтем кверху. Пятнадцать минут адских страданий — и тщательно уложенным волосам с завитыми кончиками позавидовала бы и француженка из довоенного модного журнала.
Петреску был, как всегда, точен. Ровно в час машина остановилась у подъезда, и он вошел в комнату с огромным букетом тюльпанов и гвоздик, надушенный, сверкающий, в парадном мундире.
— О домнишуара! — воскликнул он. — Я всерьез опасаюсь, что, увидев тебя, Фолькенец сменит невесту. Какие волосы! А ну-ка, пройдись!..
Тоня прошлась по комнате. Узкий чехол длинной кружевной юбки предательски сковывал ноги. «А что, если нужно будет бежать? — подумала она. — Эдак грохнусь на землю, и тогда поминай как звали!..»
— Еще немножко прихвати у талии, — сказал Леон. — Не хватает, конечно, кулона, но не беда, его вполне можно заменить красной гвоздикой.
— А что я надену поверх всей этой роскоши? — спросила Тоня.
Он взглянул на обветшалое пальто, висевшее на вешалке, и брезгливо поморщился,
— Подай-ка мне мой норковый палантин! — пошутила она, и Петреску весело засмеялся.
— К сожалению, мадам Монулеску уже отбыла в Констанцу. Но в машине тепло, ручаюсь, что ты не простудишься…
— Но ведь без палантина меня не примут во дворце короля Михая.
— Зато я убежден, что к тебе благосклонно отнесся бы сам маршал Антонеску. Кстати, на даче будет генерал фон Зонтаг, теперь он командующий армией. О тебе он знает как о моей спасительнице.
— Как мне держаться?
— Старайся не отходить от меня. В случае необходимости я подскажу тебе, что делать.
— Ты думаешь, такая необходимость возникнет?
Она колдовала над платьем, стягивая его в талии булавкой. Казалось, ее вопрос вызван лишь боязнью совершить какую-нибудь оплошность.
Он не ответил, но вдруг стал серьезен.
— Тоня,
— Слушаю, Леон.
— Ты помнишь, как однажды, сидя на этом вот диване, я упомянул о ловушке?
— Да, ты что-то такое говорил, но, признаться, я не помню, к чему это относилось…
— Не будем играть в прятки, Тоня! Слово «ловушка» относилось к тебе.
— Ко мне? Ты устроил мне ловушку? — стараясь все еще держаться шутливого тона, но внутренне холодея, спросила она.
— Да. И не скрываю этого. Я сказал о ложном аэродроме, чтобы проверить твою реакцию.
— Проверить меня? О Леон, ты слишком далеко заходишь в своей подозрительности!
— А ты — в своей неискренности! Я решил кое-что тебе открыть, конечно немногое, но и этого достаточно, чтобы убедиться, как тесно ты связана со Штуммером! Ведь он приказал тебе за мной следить, а ты это от меня утаила!
— Но разве я причинила тебе хоть какой-нибудь вред? — с искренним удивлением спросила Тоня.
— Вот это как раз я и хотел бы знать.
— Ты что, думал, что я предам тебя Штуммеру?
— Да. Но я бы узнал, если б ты на меня донесла. Кстати, ложный аэродром сам по себе — не такой уж большой секрет.
Она несколько мгновений рассматривала отраженное в зеркале лицо Леона. «Как он стареет в такие минуты! — подумала она. — Опять мечется! Опять томится манией преследования!..»
— Зачем тебе потребовалось меня проверять?
— Чтобы знать, кто рядом со мной.
— Но ведь я, по-моему, никогда тебя не искала. И не я тебе делала предложение…
— Да, ты права! Я всегда сам приходил к тебе. Но это ничего не меняет. Неужели ты думаешь, будто Фолькенец и Штуммер настолько глупы, что не знают, кто ты такая?
— Не понимаю…
— Помнишь самый первый допрос? Фолькенец еще долгое время продолжал сомневаться. Он буквально взял меня за горло.
— Значит, ты приходил ко мне не по доброй воле?
— Сначала, если хочешь, — да! Но я все делал для того, чтобы тебя спасти. Я просил тебя уехать к моим родителям — ты отказалась.
Она повернулась. Они стояли по разные стороны стола, на котором лежал букет. Тоня долго перебирала цветы, наконец нашла большую гвоздику и приложила ее к вырезу платья.
— Приколоть сюда?
— Нет, чуть-чуть левее…
— По-моему, тебе не на что жаловаться, — саркастически усмехнулась она, решив прекратить этот опасный разговор. — У тебя прекрасно идут дела. Ты получил повышение…
— Да. И теперь я один из самых информированных офицеров штаба!
Дрогнула рука. Она уколола себя булавкой, которой прикалывала к груди гвоздику.