Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
Шрифт:
То, что мы задержимся на полигоне, уже давно витало в воздухе и было принято, хотя и без радости, но и без особого негодования. Служба есть служба. А вот закрытый выход убил всех наповал.
— Нет. Надо отсюда убегать, — мрачно сказал Магда. — Ничего хорошего из этого не получится.
Когда же эта звездочка увеличится?
И без того пошатнувшаяся дисциплина стала
Командир сборов подполковник Князев, видимо, понял, что они перегнули палку, и через два дня приказ о закрытом выходе был отменен. Выезжать за пределы гарнизона разрешалось, но с обязательным оформлением пропуска.
О причинах продления учебы никто из командиров ничего не сообщал. Но наиболее демократичные и доступные преподаватели — Хихоль и Фомин — в разговорах осторожно высказали такое предположение. Нас готовили для работы на вновь строящихся объектах, разбросанных по всей территории Советского Союза. Задержка выпуска новых специалистов связана, скорее всего, с тем, что места нашей будущей службы еще не готовы к приему пополнения.
Это предположение позже подтвердилось. Когда мы разъехались по арсеналам и ремонтно-техническим базам, уже на местах мы убедились в его справедливости.
В одно из воскресений мы поехали в Керчь развлечься. После отмены запрета на свободный выход из гарнизона такие выезды малыми группами бывали теперь довольно часто. Бродили по узким улочкам старого города, поднимались на гору Митридат и обязательно обедали в ресторане «Пантикапей». Там уже успели привыкнуть к младшим лейтенантам, которые уважали хорошие крымские вина.
Местные офицеры нас тоже знали и, конечно, недолюбливали. То ли их раздражала наша одинаковая новенькая форма, то ли поведение, то ли закрытость нашей службы, но они относились к нам недоброжелательно и не упускали случая поссориться.
Обычно это случалось во время танцев из-за девушек. Кто-то у кого-то перехватил партнершу, кто-то кого-то неосторожно толкнул — и начиналось выяснение отношений. А так как мы были в малых чинах, но с большими амбициями, маленькие недоразумения часто выливались в большие конфликты. Иногда они случались прямо в ресторане, иногда на площадке перед рестораном, огороженной бетонной балюстрадой. Недоразумения, как правило, выяснялись, а противоборствующие стороны замирялись и продолжали выпивать вместе. Но бывали случаи, когда в спор вмешивался военный патруль, время от времени заходивший в зал ресторана.
Именно так случилось в один из серых зимних вечеров. Конфликт с группой старших лейтенантов не утихал, а все более разгорался. Надо сказать, что именно такая разница в званиях очень взрывоопасна. Старшие лейтенанты законно считают себя старшими, а младшие — никак с этим не смиряются.
Споры и крики готовы были уже превратиться в драку, как появился патруль в морской форме. Это ничего хорошего не предвещало. Моряки считали себя хозяевами города и готовы были наказывать всех военнослужащих других родов войск. Опытные старлеи как-то быстро исчезли, не заботясь тем,
Нас осторожно, но настойчиво, вытеснили на веранду и потребовали документы. Старший патруля, капитан-лейтенант, долго записывал фамилии в блокнот, а мы обдумывали, что это нам будет стоить. Ведь это было наше первое задержание. Все бы кончилось только этим, если бы Юра Пересторонин не потерял часы. Находясь под хмельком, он почему-то решил, что его часы подобрал патруль и стал требовать их возвращения. Несмотря на уговоры Попова и Соколова, он пошел с патрулем в комендатуру выяснять отношения. Вместе с ним отправился Попов, умеющий, как ему казалось, находить общий язык со старшими офицерами. Мы с Соколовым решили обождать их на улице.
Юра Пересторонин. 1956 г.
А дальше, по словам Попова, события развивались следующим образом. Как только они вошли в помещение комендатуры и предъявили свои претензии, в дежурной части появился заспанный и злой помощник коменданта. Веселое настроение каких-то младших лейтенантов его возмутило, и он заорал:
— Как стоите! Смирно! Ваши документы!
Попов попытался показать свое удостоверение личности издали, но ловкий помощник коменданта быстрым ударом вышиб его из рук Попова. Пересторонин отдал свой документ сам.
— В камеру их! — скомандовал помощник. — Завтра разберемся.
И Анатолия с Юрой заперли в каком-то сарайчике до утра.
Прождав товарищей с полчаса, мы поняли, что их задержали надолго, и пошли ночевать к Свете. По дороге нас разбирал смех: Пересторонин сам напросился на ночевку в комендатуре, а деловой Попов разделил с ним участь из солидарности. Мы представляли их недоумение и возмущение и хохотали до упада. Света наше веселье не разделяла. Она знала, чем нам может грозить общение с патрулем.
Утром Попов и Пересторонин, помятые и присмиревшие, пришли к Свете, и мы первым автобусом отправились в Багерово.
Князеву о происшествии решили не докладывать, но Бахареву все до мельчайших подробностей рассказали честно. Вечером командир сборов вызвал нас к себе на разговор. Пришлось рассказать ему о конфликте в ресторане и о встрече с патрулем. О комендатуре решили не говорить. Посчитали, что может быть как-то обойдется.
— Не ходите вы по этим кабакам. От них одни неприятности. Что у нас в городке водки нет? Посмотрим, что привезет «телега», — с досадой сказал Князев.
Но «телега», как называли сообщение в часть, к нашему удивлению, ничего не привезла. То ли сообщение где-то затерялось в комендатуре, то ли сам Князев решил к этому вопросу больше не возвращаться. Ведь он слыл либералом.
В этот день снова приехала от Музрукова бригада полковника Капустина. Они снова привезли для летных испытаний несколько изделий. На этот раз никто ни от кого уже не таился. Нас признали за своих и сгрузили свой груз на объекте 70, где стояли и наши учебные изделия.