Запах цветущего кедра
Шрифт:
И с каждым утром более весомым оказывалась ещё пока невесомая и почти неощутимая жизнь, зачатая в её плоти. Этот первый, безумный от паники порыв избавиться от неё, сейчас вспоминался как нечто чужое, случайное, произошедшее с кем-то другим. Женя осторожно клала руку на живот и ощущала лёгкую, тоже какую-то чистую радость и только тогда открывала глаза. Всё-таки природа заложила в неё сильное материнское начало, и, помнится, она с гордостью и вызовом носила живот, когда ходила беременная Лизой, а иногда испытывала чувство превосходства, когда видела, что женщины глядят на неё с завистью. Но та, цивилизованная жизнь, незаметно выхолостила, вытрепала это начало случайными,
Свершилось бы, коль не появился бы похититель!
Однажды Женя решилась. Утром прочихалась, подавая сигнал Прокоше, обрядилась в домашнюю, каждый раз свежую, отмятую вальком домотканую рубаху, и вышла на светёлки, чтоб попросить «мужа» сходить к старикам. А у него уже и завтрак был готов, и ответ! Всего из трёх, вмиг поразивших её слов:
— Тройню зачала, ласточка.
Пожалуй, минуту она стояла, оцепенев, с открытым ртом, потом засмеялась, но отчего-то с невольными слезами.
— Да ты шутишь, Прокоша!
Невозмутимый молчун чаровал её своим синим взором, и глубоко скрытое волнение выдавала лишь могучая его лапища, теребившая рыжую, веникообразную бороду. И верно, и честь праздника такого добавил ещё одно слово:
— Добро...
Чаша весов наконец-то заметно качнулась вниз, и качели стали только зыбиться, как детская люлька.
Конечно, Жене хотелось задать тучу вопросов: кто такие эти старики и как они это определили, но все слова сейчас показались лишними, ибо услышанного и так хватало с лихвой, чтоб за целый день только привыкнуть к мысли, что в её плоти не одна жизнь — целых три! Даже назавтра ещё останется и на послезавтра.
И только спустя три дня она кое-как обвыклась со своим новым положением и вспомнила, что не спросила мужа о единственном: кто они — мальчики, девочки? Или есть и те и другие? Она ждала, что Прокоша сам скажет, поскольку уже привыкала к его способности отвечать на незаданные вопросы, но он не сказал и имён не назвал, определённых стариками. Наверное, ему было всё равно, кто. Впрочем, и у Жени скоро пропало любопытство.
Однажды вечером она обнаружила у себя в светёлке новенький строганый стол и на нём — свиток выбеленной мягкой ткани, явно пролежавшей долгое время в сундуке. А ещё были нитки в клубке, иголки и старые зингеровские ножницы, почти источенные, но очень острые. Она и без слов поняла, что это и будет её первая домашняя работа — шить рубашки и пелёнки для будущих младенцев.
Это занятие отвлекло и увлекло Женю на целый месяц, и почти всё уже улеглось в душе, смирилось неведомым образом, но пошли дожди и стали желтеть листья. Обычного календаря погорельцы не держали, но точно знали, какой день седьмицы и какое число месяца, а Женя, чтобы не сбиваться со счёта, продолжала ежедневно писать в дневнике, и записи её становились всё короче. Жизнь с экономным на слова мужем-молчуном давала себя знать.
Когда же, по её расчётам, начался сентябрь, ей неожиданно приснился Рассохин. Непонятно, с какой стати, почему; ладно, если б вспоминала о нём, думала или воображала с ним близость, когда была близка с Прокошей. Возможно, где-то глубоко в подсознании отпечаталась
Токсикоз давно прошёл, уже и животик стал оформляться, беременность она переносила легко, шитьём занималась, много и свободно гуляла по кедровнику, снимала белок, бурундуков и шишки собирала самые крупные, упавшие с вершин. И ещё забаву себе придумала: щёлкала орехи и скармливала Прокоше. Почти насильно высыпала, вдавливала ему в рот целую горсть зёрен, и он молча ел, трогая губами её ладошку. Жене было щекотно, ему — радостно.
А тут после этого сна с Рассохиным муж озаботился, будто видение подглядел или почуял её тревожность. И сам спросил:
— Не отпускает?
Женя вмиг догадалась, о чём речь, и как-то просто прижалась:
— Держит.
И весь был сказ. Но Прокоша собрался в дорогу сам, пестерь с припасом приготовил и ей отстиранную штормовку и брюки подал. Женя переоделась в походное, вышли на улицу, там уже сват Христофор в своём лешачьем образе, с пестерем и рогатиной за плечами. Как-то подозрительно глянул, хмыкнул, но сказал не о том, что подумал:
— Прямицей двинем.
— Куда мы идём? — спохватилась Женя.
— Дак к Рассохе в гости! — вместо него весело отозвался леший.
— К Рассохину? — она в первый миг даже растерялась.
Муж смотрел выразительно, и она по глазам прочитала: Прокоша делает это ради неё, чтоб душу умиротворить, чтоб в том, очужевшем миру не осталось ничего, что может сниться, манить, напоминать прошлое. Прочитала всё это и ощутила толчок благодарности к нему.
— Сам-то ведь не уйдет, — пояснил Христофор. — Будет, как телок, всю зиму колобродить, ровно матку потерял.
— А он где-то близко?
— В урочище у Сухого залома отирается.
Женя не знала, где это, да и неважно было. Главное, она услышала: Стас не уволился, не уехал, не ушёл с Карагача, а всё лето ищет её! От этой мысли возникли смутные чувства: вроде, приятно, льстит самолюбию, но и плохо, жалко стало Рассохина.
— И мы его там найдём? — спросила она у мужа.
— Да как не найдём? — опять встрял леший. — Конечно, найдём.
— Что же я ему скажу?
— Чтоб отпустил, — посоветовал Прокоша.
Накануне целый день дождик моросил, в туго обложенном низком небе и просвета не было, а тут с утра солнце, воздух тёплый, прозрачный, как случается в начале осени, — последний проблеск уходящего лета. Идти было легко, тем паче вместо кирзовых сапог Прокоша мягкие бродни ей сшил из вымороченной в дёгте лосиной шкуры, они на ногах не ощущаются и не текут. Пошли на восток — в ту сторону, куда Женя пыталась бежать ещё в первый раз, без дорог и тропинок. Огнепальные возле скита старались не оставлять следов, чтоб не натаптывать стёжек — всякий раз по новому месту ходили. Болота за лето просохли, на лесистых гривах трава выросла по грудь, и если путала ноги, Прокоша подхватывал жену на руки и нёс, пока луговины проходили. Иногда забывался и вовсе на землю не спускал, хотя можно было и самой идти. А ей опять было так хорошо, что наваливалась дрёма, как во время похищения. Она радовалась тому, что это состояние повторяется, напрочь забывая, куда они идут и зачем. Впрочем, на его руках Женя вообще забывала обо всём на свете.