Запах полыни. Повести, рассказы
Шрифт:
В ту ночь он так и не заснул. То ли не мог привыкнуть к своему покачивающемуся ложу, то ли спать не давало ожидание встречи с родным аулом, — только он намучился, отлежал оба бока, а затем не выдержал и, одевшись, вышел в коридор вагона. Тут-то он и разговорился с проводницей.
Он разоткровенничался первым, рассказал о том, что вот едет в гости на родину, где очень давно не был, что в городе осталась семья — жена и ребенок — и что сам он кандидат наук.
— А я-то думала — вы студент, — тихонько засмеялась девушка. — На вид вы очень молоды.
Потом наступила ее очередь, и она поведала ему свою грустную историю. Он принялся уверять ее, что все
Ему подумалось: а не рано ли он вышел из поезда? Может, надо было ехать дальше и убедить девушку, что любовь живет среди людей. И заодно убедить в этом самого себя. Что ему стоило остаться в поезде?
К тому же он не очень стремился попасть в аул. Жаль сестру, поэтому и сидит в этом «газике» рядом с Абдибаем. А что касается самого аула, то Асет забыл туда дорогу и сам, наверное, стал для него отрезанным ломтем. Восемь лет назад он ушел отсюда пешком, дав зарок никогда не возвращаться. И сдержал бы слово, не пришли сестра это письмо. Она сообщала о свадьбе старшей дочери и впервые просила приехать. Он догадался, что тут не обошлось без ее мужа. Тот, наверное, так и сказал: «Проси, пусть приедет. Шутка ли, на свадьбе сам кандидат наук».
Он было хотел сослаться на вечную занятость, но вспомнил, как рыдала сестра, когда ее выдавали замуж. То ли ее принуждали, то ли просто пугала новая жизнь, только, когда уехали сваты, она уткнулась в подушки и заплакала навзрыд. Он вспомнил распростертое на постели худенькое тело сестры и протелеграфировал о приезде.
— Сестра-то как? Наверное, постарела? — спросил он Абдибая.
— Не знаю. — И парень пожал плечами.
— Почему не знаешь? Ты же не слепой?
— Не слепой, — подтвердил Абдибай. — А какой она была тогда, не помню. Был маленький.
«Ну и бирюк», — подумал Асет.
Вот уже солнце поднялось над горизонтом. В машине стало душно, запахло нагревшимся маслом. Монотонный гул мотора убаюкивал. Веки налились тяжестью. Асет попытался было сопротивляться, но потом сдался и закрыл глаза. Абдибай покосился на пассажира и молча приподнял ветровое стекло. Холодный воздух обдал Асета, снял дрему.
Он устроился поудобней на сиденье и посмотрел по сторонам. По этой степи он не раз проезжал на коне и шел пешком на станцию. За восемь лет здесь ничто не изменилось. Разве осели, стали ниже холмы. А может, ему это только почудилось? Сколько прошло минут с тех пор, как они отъехали от станции? Пятнадцать? Двадцать? И поди ты, до крайних домиков аула уже рукой подать. А когда он шел на станцию в тот памятный день, ему казалось, что идет он от края света и до цели уже никогда не дойти. Помнится, вон на том бугре он отдыхал. Рядом овраг; туда он спустился оттого, что горло его пересохло от жажды…
— Будь добр, поверни к оврагу. По-моему, там был родник.
Лицо Абдибая осталось непроницаемым. Он крутанул баранку и повел машину по кочкам, по прошлогоднему ковылю и полыни. «Газик» затрясло, запахло прелью, сырой землей.
У кромки оврага шофер заглушил мотор и замер, глядя перед, собой.
— Подожди минуточку, — сказал Асет, вылез из машины и спустился ко дну оврага.
Там, среди зарослей курая, среди мусора, нанесенного талыми водами, пробивался из земли слабенький прозрачный родничок. И так было каждую весну. Его заносило, он пробивался и по-прежнему поил путников холодной чистой водой. Тогда Асет долго лежал возле родника, распластавшись на земле, думал о жестокости судьбы и тихо плакал. Но, к его удивлению, воспоминания
Возле его ноги слегка пошевелилась длинная тень. Он поднял голову и увидел Абдибая, стоящего на краю оврага. Их взгляды встретились, и Асет заметил, как в темных глазах невозмутимого родича мелькнули искорки любопытства.
— Бывало, как ни пойдешь на станцию, обязательно потянет сюда. Напьешься — и дальше, — пояснил Асет, выбираясь наверх.
Выйдя из оврага, он огляделся. В степи всюду кипела хлопотливая весенняя жизнь: под землей, между кочками, в ворохе сухой прошлогодней травы. Асет только теперь увидел, как много в степи птиц. Одна отогревается на солнышке, другая скачет с куста на куст, с камня на камень, жаворонок взмывает в небо, и на степь льется его первая песня. И все это точно в старом знакомом доме, куда он теперь заявился как чужой.
Степь, ранее поражавшая его своим простором, показалась ему тесной. Только подумать, его дедам и прадедам было этого достаточно, здесь для них сосредоточилась вся человеческая история, а тот мир, что начинался за горизонтом, был им совершенно не интересен.
— Поехали, — сказал Асет и решительно полез в машину.
Аул надвигался на машину, точно мираж. Дрожащее марево расступилось, линии домиков, поначалу зыбкие, колеблющиеся, стали обретать реальные очертания.
Справа от дороги показалось кладбище. Когда появились белые купола, Асет удивился и подумал, что это что-то новое. Насколько он помнит, раньше здесь вокруг могил ставились четыре стены. Такие окружали и последнее пристанище его отца и матери. Как-то теперь их могилы? Осели небось.
— Останови, дорогой, — попросил Асот.
Кладбище разрослось. Асет побрел мимо старинных полуразвалившихся могильных стен, мимо железных и деревянных оград, что окружали могилы поновее. Особняком среди них белели три купола, украшенных орнаментом.
— Красиво, правда? Теперь у нас так хоронить стали. — Абдибай впервые был столь многословен.
«Ну что же, раз так, значит, живете зажиточно», — подумал Асет. Абдибай понемногу отстал, видимо, сообразил, что здесь человек нуждается в тишине и одиночестве.
Асет пошел к центру кладбища, туда, где рядышком лежали отец и мать. Годы почти сровняли с землей могильные стены, холмики поросли кураем и чием, провалились, особенно тот, что был насыпан над отцом. Асетом овладела робость. Он стоял с колотящимся сердцем, не в силах ступить еще полшага. Он чувствовал себя виноватым оттого, что у могилок вид был заброшенный, и оттого, что нужно было сейчас что-то сделать, а он не знал что…
Асет бросил последний взгляд на родные могилы и быстро зашагал к машине, стараясь не смотреть по сторонам. У самого края, там, где кладбище подходит к обочине дороги, едва не налетел на цементированный столбик с жестяной звездочкой. На столбике, под слюдой, желтела фотография. Асет невольно всмотрелся и узнал своего бывшего учителя математики.
Он был самым строгим учителем, и даже здесь, на снимке, взгляд его сохранил былую суровость. Ученики его боялись: за малейшее непослушание он гнал из класса и ставил двойки. А вечером, когда в колхозный клуб привозили кинофильм, учитель шел в кинобудку и выяснял у механика, нет ли на ленте кадров, где парень целуется с девушкой. Если ему отвечали утвердительно, он становился в дверях и не пускал школьников.
Железным казался мужчиной. Даже не верилось, что с ним может что-то случиться.