Запах полыни
Шрифт:
Все произошло так быстро, что он едва успел выглянуть в выходившее на проспект окно. Сорвался с места, слетел по лестнице, выскочил на улицу. Но уже не увидел ни раненого полковника, которого скрыла толпа, ни его обидчиков.
Будто их и вовсе не было. Будто вся эта страшная нелепица ему привиделась.
Но плотная, кричащая и улюлюкающая, взбудораженная беззаконием и безнаказанностью толпа тут же окружила, как только что полковника, статного офицера с Георгием в петлице.
– Ба! – обрадовался при виде его оборванец в шинели распашонкой, тут же бесцеремонно ощупывая сукно
– Абсолютно неугодно, – не дрогнув ни одним мускулом на лице, тут же ответил офицер, глядя на ряженых глазами, полными презрения. И толпа, чутьем угадывая, что таким же взглядом он будет смотреть и на смерть, замерла, насторожилась, этим еще более взбудоражив людей в шинелях распашонкой, плотно сжимающих вокруг своей жертвы кольцо, словно шакалы почуявшие запах свежей крови.
Дмитрий, протолкавшись сквозь толпу, стал к офицеру – спина к спине:
– Напрасно вы, – полуобернувшись к нему, крикнул тот. – Двое – это слишком много для негодяев…
– Скидывай погоны, сволочь… Погоны скидывай… – из гущи толпы раздались одиночные голоса, будто пробовавшие ситуацию на ощупь. И тут же, словно подстегнутый выкриками стоявший прямо перед ними переодетый в солдата человек с длинными, давно немытыми волосами, закричал на офицера зло и напористо:
– Немедля скидывай! Сволочь! А не то с башкой сдернем!..
– Дорогие мои, – вдруг спокойно, не повышая голоса, заговорил офицер. И толпа тут же стихла, заинтересованно прислушиваясь. – Я не только погоны, я и штаны сниму, и лампасы отпорю, если вы пойдете со мною не на внутреннего врага, которого вы тут разыскиваете, а на врага Отечества нашего… А срывать погоны для вашего интереса? Нет уж… Увольте!
Толпа, явно не зная, как поступить, заинтересованно выжидала. Боясь упустить ситуацию, переодетый схватил офицера за погон и рванул к себе. Раздавшийся сухой треск ткани прозвучал для Дмитрия сигналом. Со всего маха, со всей силы, вложив в удар всю накопившуюся горечь последних дней, двинул в лицо ряженому. И тот, высоко взмахнув руками, нелепо, во весь рост, упал, распластав по брусчатке взметнувшуюся серыми крыльями шинель, не успев справиться с предательски выступившим на лице испугом и ничем не прикрытым удивлением. И это неподдельное, почти детское удивление выдало, что до этого переодетый не получал отпора и никак не ожидал его.
В толпе весело и дружно захохотали, разом отступив, ослабив свои тиски вокруг неподвижно стоявших Дмитрия и офицера.
– Александр… – через плечо представился офицер.
– Дмитрий Лазарев, – тут же откликнулся Дмитрий, не спуская с толпы глаз, готовясь к рукопашной.
– Приятно, Дмитрий. И Бог нам в помощь!
– Его помощь будет как нельзя кстати, – усмехнулся Дмитрий, ничуть не сожалея, что ввязался в драку, пусть она будет и последней. – Это же быдло, и бить будут как быдло. Навалятся всей толпой и сапогами затопчут…
– Ваше благородие! – перед ними, вытянувшись в струнку, отдавая честь, застыл молоденький солдат.
– С фронта? – окинув его быстрым взглядом, спросил Александр.
– Так точно, Ваше благородие! – громко и даже почти радостно
– Молодец! Верен присяге. Благодарю за это. – Глядя ему в глаза проникновенно, даже задумчиво, тоном совершенно не по форме ответил солдату офицер.
На этот тон и на эти слова солдат, словно боялся отказа, облегченно улыбнулся и тут же плотно придвинулся к Дмитрию плечом. И оказавшись теперь лицом к лицу с толпой, по-детски наивно и в то же время по-молодецки весело выпалил, развеселив Дмитрия с Александром:
– Эх, и махина же! Ажнак в пятках моргнуло!
В толпе тоже рассмеялись и еще более переменились. Стояли, разглядывая столь неожиданно образовавшуюся на их пути троицу, но уже и отступали, давая проход.
– Идем, – тут же отдал приказ Александр.
Пошли точно на смотру, старательно чеканя шаг, через открывшийся сквозь толпу коридор.
– Львы, а не люди! Эти покажут крикунам… – одобрительно раздалось со всех сторон. – Были бы все такие, ничего бы не было…
И вслед им, совершенно этим все запутав, закричали:
– Ура! Ура! Ура!
– Веселятся, дураки, – обернулся на них Александр, – неужели они думают, все это игрушки?
Все, что с ними произошло, было так непохоже, так разительно отличалось от того, что они знали – о жизни и смерти, о добре и зле, порядке и бесчинствах – обо всем этом.
Еще было далеко до арестов по ордерам мнимых контрреволюционеров и расстрелов их целыми партиями, расстрелов разных буржуев поодиночке и группами, до конфискации помещений, до уплотнения квартир, до выселений, точнее выбрасывания на улицу, до дошедших до последней степени нищеты шатающихся от слабости людей, до изможденных детей с блуждающими стеклянными глазами, до полков наемных латышей и китайцев Бронштейна, до террора после убийства Урицкого…
До всего этого еще нужно было дожить.
Дела нанизывались одно за другим, цепляя дни и ночи без разбора, лишая времени на еду и сон. Ночевали в брошенных пустых квартирах, владельцы которых за границей выжидали, что будет дальше с Россией. Занимаясь поиском честных, рисковых людей и денег, сами, хоть и осторожничали, – рисковали. Нужны были люди, способные жертвовать всем ради спасения Государя. Необходимую группу из четырехсот человек собрали быстро. Дело оставалось за деньгами. Для того чтобы освободить и перевезти из Тобольска, соединившись с чехословаками, в безопасное место Государя с семьей, нужны были миллионы. А находились тысячи. Действовали с промедлениями, задержками, порой приходя в отчаяние.
– Ну-с, – собираясь на очередную встречу с богачом или именитым представителем русских верхов, кривил рот в усмешке Марков, – у нас есть еще одна надежда на проснувшуюся совесть…
Изо дня в день посещали они людей, наживших в монархической России огромные состояния, которые их выслушивали, в нетерпении барабаня пальцами по столу, кивали каждому слову и обещали подумать. Но мало кто из них решался расстаться с частью хранившихся в сейфах ассигнаций и ценностей, скрывая свое равнодушие к Государю ссылками на тяжелое время и неизвестность.