Запах теней
Шрифт:
Дима с трудом развернул старательно приклеенную на скотч упаковку (о чём свидетельствовали многочисленные налепленные всюду вставки из прозрачных кусочков) и, радостно причмокивая, с предвкушением эмоционального наслаждения извлёк бордовую коробку. Естественно и как всегда Мирра попала в точку – такого презента он не ожидал.
Стильные часы фирмы «Маджести» в матово-серебристом корпусе с бледно-золотыми стрелками и выгравированными под старину цифрами выглядели роскошно. Последний раз Знаков носил часы ещё в подростковом возрасте, которые имели дурную привычку, видимо как у всех детей (во всяком случае у многих), ломаться или куда-нибудь бесследно пропадать. На четвёртом по счёту наручном приборе времени, совсем случайно утопленном в речке во время очередного каждодневного путешествия на плоту, и закончились
Как завороженный он смотрел на совершенный, стильный корпус суперподарка, и не сдерживал нарастающую искреннюю радость.
«Вот это да!»
В спешке, будто в окружении толпы норовивших лишить сюрприза воров-карманников, он надел часы на правую руку (выбрал интуитивно и почему именно правую, сказать трудно). К образу делового человека, кем Знаков и являлся, они, бесспорно, подходили на сто процентов.
В порыве охватившего счастья, как маленький ребёнок, он вскочил с дивана и помчался на кухню. Домывая последнюю тарелку, в коротеньких шортиках и майке Мирра стояла у раковины. В переполненную детской радости грудь нахлынуло сильное чувство любви, и Дима нежно обнял жену. Руки проскользнули под тоненькую ткань маячки и пустились выше, не пренебрегая возможностью потрогать за грудь.
– Я люблю тебя! – вдыхая аромат её кожи, Знаков осыпал шею поцелуями и прошептал, – Спасибо, любимая! Это самый … самый подарок.
В том и был весь Дмитрий – скуп на слова (любые слова), но щедр на проявления нежности.
– Тебе понравилось?
Подобными сюрпризами она не стремилась показать ему, как сильно любит его (во всяком случае, ей так хотелось думать). Она просто любила его, неподдельно всей душой и телом. Подарки любимому мужчине для неё носили больше прозаический характер, нежели средство для ответных восторженных эмоций. Вот такая вся Мирра: открытая живая и жаждущая неподдельной любви. Вручив очередной презент, в то же время она могла заниматься домашним хозяйством и не ждать (ну, это уже не без лести будет сказано) ответной реакции. Ей безумно приятно делать ему приятно – просто идеальная прихоть человеческой души.
– А ты как думаешь? Да я в восторге!
– Правда? – ещё одна примечательная особенность половинки, подобным вопросом невольно удовлетворить своё сердечко. Это, уже ставшее для него заурядным и таким родным, слово «правда?» – реакция, требующая немедленного подтверждения. Мол, «ну скажи ещё раз, что ты счастлив. Скажи, и тогда буду счастлива я»
– Конечно, – воскликнул он и, скорчив гримасу удовольствия, тут же добавил, – сейчас кончу!
Мирра хихикнула, повернулась и нырнула к нему в объятия. Губы встретились в поцелуе – в их отношениях страсть до сих пор господствовала и процветала.
– Какой ты у меня всё-таки дурачок! Одним словом – балбес, – вновь хихикнула она. – Балб-е-е-ес!
– Ну и что? Зато я тебя люблю! И-и-и… получается, что твой балбес, – заключил Дмитрий и попытался состряпать серьёзный вид, правда весьма не удачно – задранные вверх уголки рта никак не желали опускаться. – А ты, стало быть, любишь балбеса!
– Не люблю, а обожаю! Так обожаю, что охота сделать тебе больно! – и она громко засмеялась, тыча кулачками в бока Знакова.
«Они просто великолепны» – подумал он, но вслух не сказал, – «как и ты»!
Она взяла его руку и взглянула на часы-сюрприз, затем насупила бровки, смешно сморщила курносый носик и потянула к нему выпученные губки. Дмитрий чмокнул в ответ.
– Я искала тебе подарок…
– И когда ты всё успеваешь? – оборвал он её.
– Много будешь знать… – снова хихикнула она и ткнула ему пальцем в живот, заставив Знакова засмеяться.
– Всё-всё! Я понял, не туплю.
– Искала тебе подарок и нашла их в одном магазине, – продолжила супруга. – И как только увидела их – сразу влюбилась. Они примагнитили мой взгляд и не отпускали до тех пор, пока продавщица не заговорила со мной. Уже тогда я поняла, они просто созданы для тебя, и они ждали меня. В единственном экземпляре, представляешь? Таких больше нет, и в магазин привозили только один образец. Это он. Тебе, правда нравиться?
– Мирра, эти часы охрененные, – воскликнул он на её очередное «ну скажи ещё раз, что ты счастлив.
Знаков ещё сильнее прижал её к себе и поцеловал в глазик, затем в другой, не оставил без внимания нос и спустился ниже к губам.
– Спасибо, любимая моя! Мне они понравились, очень.
И он нисколько не лгал.
Она зачастую не выходила из его головы – мысли, будто сами притягивали воспоминания. Он думал о ней, и ему нравилось представлять её синие глаза, белокурые волосы, красивое тело и ангельский голосок. Последнее время приятные блики памяти о ней всё чаще пленили его рассудок. Как влюбившийся до беспамятства школьник, он не мог думать ни о чём другом, только о той, что счастьем озаряет его жизнь.
Вот и сейчас он обнаружил, что опять непроизвольно провалился в сладостные образы. Хотя это не приносило неудобств – всё же лучше, чем слушать одно и то же на утренних ежедневных совещаниях. Лучше думать о ком-нибудь (или о чём-нибудь) более приятном, чем о проблемах на работе. Вот только подобные провалы в последнее время стали проявляться всё чаще. К чему бы это? Порабощённый хронической усталостью организм, наконец, не выдерживает наплевательского отношения и заявляет о себе?
Сейчас всё его внимание поглотили наручные часы, которые зашвырнули мозг в очарование славных воспоминаний. Он любил этот сюрприз-подарок, бережно относился к нему и ужасно боялся потерять, как бывало в детстве не раз. Уже четыре года хранил на сердце тот день, когда Мирра преподнесла их. Буквально сразу же они обрели определённый смысл и стали талисманом. Он считал, что такое значение подарку даровал не он – судьба нарекла подобным содержанием и наделила смыслом. Как и всё в этом мире.
«Часы счастья», – говорил он в те минуты, когда любовался ими в очередной раз.
– Дмитрий Алексеевич, – голос босса заставил выйти из архива памяти и отбросил в реальность. – Дмитрий, у меня такое впечатление, что ты не слушаешь меня?! Опоздал, чуть ли не на час, да ещё позволяешь себе летать где-то в облаках.
Возмущённый Гримов выдержал короткую паузу и спросил:
– Всё нормально?
Пётр Иванович Гримов с неприкрытым беспокойством смотрел на Знакова, одновременно, отдавая пухлые руки во власть незаметной только для него привычке чесать свой небритый подбородок. Другие участники завсегдатаи утренней планёрки проявили любопытство и сейчас сосредоточили всё своё внимание на Знакове. Здесь присутствовали многие, но особыми (наиболее яркими представителями организации) были Федя-дереволаз, Маша-кармаша, и конечно, Женов Иван – сила мысли. Ваня по своей природе страсть как любил умничать, поэтому за глаза, а кто был посмелее – прямо в лицо, его называли зануда-умник. Федя же (официально Фёдор Амирович) тупой как дерево, но мужик не плохой, решительный и ухватистый. Может быть оттого и занимал должность руководителя снабжения. Что же касается Маши, то – просто Маша-кармаша. Марией Михайловной её никто никогда не называл, поскольку внешние данные, в которых с трудом различишь взрослую женщину, особенно сзади, не позволяли такой роскоши. Да ещё и, ко всему прочему, высокий (даже слишком), больше походивший на детский, голосок незамедлительно вносил весомое дополнение, которое буквально возбраняло относиться к ней всерьёз. Однако, бухгалтером в не очень крупной, но достаточно известной, компании так просто не становятся. Умная и ещё раз умная, даже чересчур – вот и вся Маша.
В свою очередь в этом непростом коллективе Дмитрий носил кличку «Дайм», которую, спустя год после образования, совсем случайно, ему сообщила Маша-кармаша. До неё никто этого не сделал – подходящих ситуаций не было. Несколько потрясенный Знаков, конечно же, долго не мог свыкнуться с мыслью о наличии прозвища (точнее – о его длительном существовании), но, как человек во всех отношениях сдержанный и адекватный, принял его как должное, тем более, оно совсем не обидное. Впоследствии, кличка даже понравилась ему, и, где-то в глубине души, мужское самолюбие жаждало, чтоб его почаще так называли. Вот только в обращении никто и никогда не употреблял данное прозвище, лишь в исключительных случаях проскакивали подобные слова и то в порыве дружеских пристрастий на корпоративах. Не простой коллектив, не простые люди, не простые отношения.