Запертые двери

Бер М. Игорь

Мелл не ответила, продолжая сопеть носом и безуспешно пытаясь успокоиться.

– Да или нет?!
– взревел нечеловеческим голосом незнакомец и вместе с его криком, что-то взорвалось в верхнем углу комнаты, осыпав девушку мелкими острыми осколками, от чего Мелл взвыла от боли и зарыдала в голос, но все же нашла в себе силы выдавить из себя дрожащее "нет".

– Да все о том же, милая, - голос стал мягким, спокойным и ласковым и уже совсем знакомый.
– В этом мире очень мало стоящих людей и огромное количество бездарностей и отбросов, которых надо рассортировывать. И если быть честным с тобой до конца, - кресло заскрипело, словно незнакомец слегка поддался вперед, - я предпочитаю вторую

категорию людей, хотя именно их и призираю. Тебе же я даю возможность выбора. Ты сможешь пойти по любой из предложенных дорог, когда дверь за твоей спиной откроется. Разве это не прекрасно - иметь выбор?

Произнеся последние слова, "мэр" Лайлэнда хмыкнул и в комнате стало неожиданно светлее и Мелинда, наконец, смогла его разглядеть.

В кресле, запрокинув ногу на ногу и продолжая курить нетлеющую сигарету, сидел никто иной, как сам Эдгар Л. Мерцер.

12.

Констебль Элдред Моссинджер, поддерживая кобуру, в которой хранился короткоствольный шестизарядный револьвер "

Смит&

Вессон

", медленно поднимался из холодного подвала по узким бетонным ступенькам. Проход между стенами был настолько узок, что его оба плеча терлись о них при ходьбе, но за семь лет службы, он привык к одному из многочисленных неудобств, вызывавшую вначале чувство клаустрофобии.

Деревянная дверь была слегка приоткрыта и через эту щель сочился искусственный свет, а также доносился свист его молодого помощника Коннора Осборна. Мелодия, которую тот насвистывал, была смутно знакомой Моссинджеру. Возможно, он бы и узнал ее, в конце концов, если бы Кони не начал фальшивить, но сейчас его интересовали не игры в угадывания мелодий.

Его офис перебрался в складское помещение четыре года назад, а до этого занимал часть первого этажа здания мэрии. Воспоминания о тех временах вызывали неприятное чувство, так как офис шерифа напоминал тогда проходной двор, а мэр Аннет Фоули и вовсе заходила к нему без стука. Но когда старик Пинтсберри скончался, Моссинджер подал прощение мэру о том, чтобы склад, перешедший во владение муниципалитета, выделили ему. Настояв на том, что склад прекрасно подойдет как для офиса, так и для камеры хранения тел усопших. Идею поддержал и главврач города Виктор Пибоди, так как при больнице не было морга, на строительство которого в казне никогда нахватало денег. Теперь он владел двумя большими комнатами, которые раньше были одной огромной, да, вдобавок и подвальным помещением, при этом был здесь полноправным хозяином.

В последнее время подвал часто пустовал, но Моссинджер знал, что в этот летний сезон он будет почти переполнен. На данный момент из десяти коек были заняты две. Одну занимала миссис МакНилл, которую мучил рак желудка почти два года, а другую занимала молодая приезжая, которую звали, по показаниям ее знакомых, Джоанна Престон. Кони попросил спуститься с ним, но констебль отказал ему, поручив ему более важное дело - заполнение отчетных документов.

За три года работы с Кони (который вызвался ему в помощники, сразу как ему исполнилось восемнадцать), в городском морге побывало около шестнадцати тел, из которых только две молодые особы. Первой была Стенхоуп, а второй эта Престон. И только в этих двух случаях, Осборн выявил желание составить ему компанию, в других случаях он находил любые предлоги, чтобы не спускаться вниз. Но констебля это мало волновало, и когда надо было пройтись со шваброй мимо стеллажей, пара крепких слов Моссинджера приводили к нужному эффекту и Кони, послушно, шел исполнять "важное" задание.

Элдред Моссинджер толкнул дверь и вошел в освященное помещение.

Осборн тут же прекратил насвистывать, поправил шляпу сошедшую

ему на лоб и убрал ноги со стола.

– Мосс, я не слышал твоих шагов, - словно в оправдание заявил он.

Констебль промолчал, а только посмотрел сквозь бездверный проем, что вел в другую комнату. Саму комнату на треть занимала решетка. Билл Туклеттер сидел на нарах, низко опустив голову, скрестив пальцы, как при молитве и беспрерывно покачивался взад-вперед.

Моссинджер отвернулся от него и ровным шагом направился к своему столу, за которым сидел Кони. Осборн тут же вскочил со стула и отошел в сторону.

– Ты заполнил документы?
– с полным безразличием спросил констебль, занимая свое место.

– Почти закончил.

Моссинджер открыл один из выдвижных ящиков и достал кусочек застиранной тряпки. Проведя ею по столу, где минуту назад располагались ноги его помощника, он бросил ее на место.

– Если бы твоя мать не была моей сестрой, Кони, мы бы с тобой давно уже распрощались.

– Мосс, я все...

– Помолчи, парень. Я устал от твоей болтовни, - не повышая голоса, прервал он начало оправданий. На что Кони не смог ничего возразить, а только опустил голову и потупил взгляд.

– Как он себя вел?
– не стал вдаваться в уточнения констебль, понимая, что даже такой несмышленыш как Коннор Осборн поймет, о ком идет речь.

– Точно также как ты его сейчас видел. Все полчаса твоего отсутствия он шатался из стороны в сторону и изредка что-то мычал нечленораздельное, - отрапортовал помощник.

Констебль отнял спину от кресла и потянулся за сигаретами, что лежали на краю стола. Сунув одну меж зубов, он похлопал себя по карманам, затем нахмурился.

– Черт, куда я ее дел?..

Кони тут же бросил ему коробок со спичками. Без труда поймав их, Моссинджер закурил, вслушиваясь в безумие стихии за стенами. В подвале дождя и грома совсем не было слышно.

– Ты их убедил остаться?

– Да. Все как ты просил. Они сейчас в отеле, скорее всего уже улеглись спать, - затараторил Кони, постепенно расслабившись и уже прислонившись спиной к стене.

– Сомневаюсь, что они спят, - задумчиво протянул констебль, а после короткой паузы добавил, - Все должно завершиться именно сегодня.

Кони знал, о чем говорил констебль, как-никак он родился в Лайлэнде и слышал с раннего детства, о тех вещах, что творились здесь. И он знал, что большинство жителей (особенно те, которым было за сорок) верили во все те сказания, что передавались из уст в уста из поколения в поколения. Сам он не знал - верит ли он в проклятия или нет, - хотя и не мог отрицать некоторые факты. К примеру то, что каждый родившийся в городе оставался здесь навсегда, а кто пытался переехать в другой город или другой штат, быстро становился толь жертвой несчастного случая, либо самоубийства. Но, с другой стороны, это можно было списать на обычное совпадение, к тому же в их городе хватало жителей, которым перевалило за шестой десяток и они себя прекрасно чувствовали. А ведь проклятие, по приданию, гласило о преждевременной кончине всех горожан.

Единственный случай, который не поддавался его внутреннему объяснению, произошел три года назад. Смерть девушки в лесу (его первое дело, как помощника констебля) была более чем необъяснимой. Многие газеты говорили лишь часть правды и многое добавляли от себя. Но даже самые яркие фантазии журналистов меркли рядом с тем, что было на самом деле. Тело девушки было в собственной крови, при этом без каких-либо признаков ранений. Но, ни одной из газет не было известно, что у нее был отрезан язык и, судя по зажившей ране, отрезан он был еще в раннем детстве. Хотя она не раз бывала в офисе констебля и разговаривала с ним, и при этих разговорах присутствовал и он сам.