Запертый
Шрифт:
До того, как я открыл дверь почтальон успел отстучать еще одну сердитую мелодию. Вопросительно уставившись на невысокого старичка в серой униформе, сидящего на самокате с сиденьем, я дождался, когда он закончит ответную визуальную инспекцию.
— И это герой Хуракана? — в его голосе слышалось горькое разочарование.
— Я не герой — тихо ответил я и удивлено прислушался к своей сиплой невнятной речи.
Похоже, за эти почти немые дни одиночества, я еде не разучился говорить. Друзей у меня и раньше не было, но зато имелись знакомые работяги из бригады и ненавистный квартирант,
— Оно и видно, что не герой — еще сердитей фыркнул почтальон, засовывая руку в висящую на руле небольшую сумку — Но поблагодарить тебя я обязан — решетку ты все же закрыл.
— Вбитым в башку инструкциям спасибо говорить надо — ответил я — Ну? Где мои письма и посылки?
— Какой ты… ни тебе «здрасьте», ни тебе «пожалуйста».
— Здрасьте.
— А «пожалуйста»?
— Вы делаете свою работу — равнодушно ответил я — Исполняя свой долг сурвер не ждет благодарности. Когда я чистил технические коридоры от слизи и говна, мне никто не говорил спасибо или пожалуйста.
Выпятив губы, седой почтальон задумчиво кивнул:
— Хорошо сказано. Но ведь я тебе спасибо сказал.
— Не сказали — возразил я — Так где мои письма?
Еще раз кивнув, он протянул мне три письма и два небольших свертка, один из которых было довольно увесистым. Приняв почту, я втянулся обратно в комнату и закрыл дверь еще до того, как почтальон успел послать мне очередной осуждающий взгляд.
— А ну стой! — рявкнул он сквозь дверь — Расписываться в получении кто будет? Там одно письмо и посылка из суда!
Пришлось снова высунуться наружу.
— Открываться и пересчитывать будешь? — негодование в глазах старика было смешано со странным одобрением.
— Пересчитывать что?
— Компенсацию свою.
— За что?
— Там написано!
— Не буду. Где подписать?
Поставив корявый росчерк в двух местах, я кивнул и снова убрался в свое убежище, успев увидеть, как почтальон покатил прочь, сердито покачивая головой. Стоя у стола, я поочередно вскрыл крохотные конвертики — экономия во всем, сурверы, экономия во всем!
Первое письмо было от рода Якобс. В нем сообщалось, что на следующие три месяца я освобожден от платы за съем комнаты и счетов за электроэнергию как тот, кто оказал весомую услугу. Что ж… спасибо. Вот это действительно ценнейший подарок.
Второе письмо было от них же. Пишут, что я могу смело претендовать на работу в рыбных прудах рода Якобс и сразу же получу полную рабочую ставку. Каждый работник получает двухразовое питание, рабочую робу, достойное обращение, бесплатный душ и регулярный медосмотр.
Есть над чем задуматься…
Хотя о чем тут думать? Спроси любого здешнего, и он тут же скажет — надо брать!
Третье письмо было оповещением от Охранки. Оно было довольно длинным и говорило о многом.
Охранным судом мне было назначено двенадцать часов общественных работ.
Двенадцать часов общественных работ были отменены в качестве поощрения за мои правильные действия в сложной ситуации в нижних путеводах под Манежем. Запись о моем правонарушении стерта из базы данных.
Состоялся суд на Сержем
Ясно…
Кто-то очень сильно постарался, где надо смазать, а где надо поднажать, чтобы провернуть подобное. И да… я вполне могу прямо сейчас отправиться в ближайший участок и написать возражение столь мягкому приговору. Поэтому меня заранее постарались заткнуть хорошим денежным кляпом размером с вот этот увесисты сверток — двести пятьдесят динеро.
— Договорились — безразлично произнес я, отбрасывая листок — Договорились…
Я не буду писать возражение и приму компенсацию. Да я нехило получил от Сержа, и он меня едва не убил. Но его я хотя бы могу понять чисто по-человечески — не может же хищник ожидать, что вечно терпевшая всего издевательства овца вдруг решит пободаться. Но он хотя бы не трогал моих родителей. А то, как он визгливо и трусливо визжал о том, что это он тут жертва, да еще и при свидетелях… Хрен с тобой, Серж. Живи…
А вот долбанные Шестицветики…
И долбанный Пелле, что назвал мою мать дохлой уборщицей…
Первые разбили мамины часы. Пелле оскорбил саму память о ней…
Опустив взгляд на столешницу, я понял, что ощущения меня не обманывали — в моей правой ладони каким-то образом оказалась рукоять отвертки, что медленно и с силой скользила по столу, оставляя белый след.
Если однажды я окажусь с любым из них в темном коридоре без видеонаблюдения… а таких коридоров у нас немало. Коридоров с тусклым редким освещением, отчего там все погружено в густой сумрак…
Тряхнув головой, я взялся за последний сверток. По запаху я уже понял, что находится внутри.
Рыба. Четыре крупные засоленные рыбины. И небольшая запятнянная жиром записка с двумя короткими фразами: «Спасибо за решетку, сурвер. Рабочие рыбных прудов Якобс».
— Это вам спасибо… — пробормотал я, бережно откладывая самое короткое послание — Вам спасибо…
Благодаря денежной компенсации, еще пять дней я провел в столь приятном мне распорядке.
Бег, отмокание, сон, чтение, снова сон, а в промежутках между этим жадное питание. И с каждым днем я ел все меньше печенья, но при этом начал сжирать за раз уже не полбанки паштета, а почти целую литровую. При посещении банного комплекса, где имелись зеркала, я почти случайно заметил, насколько сильно изменился за эти пятнадцать пролетевших дней.