Записка о миссии в Москву 1641 г.
Шрифт:
Так как из всех других писаний история есть наиболее полезная, во многих отношениях желательная и наименее подверженная оспариванию, то я, еще пребывая в Риме, хотел бы составить труд по христианской истории, который только в общих чертах касался бы церковной истории других наций, но зато не упускал бы (из вида) ни единой подробности о первоосновах, об успехах или упадке и утрате веры христианской среди всех наших народностей, каковы поляки, богемцы, москвитяне, болгары, черкасы (circassi), xopваты, босняки и иные [32]. К этому я желал бы еще присоединить перевод какого-нибудь духовного труда, легкого и удобопонятного, но полезного и забавного (giocondo), как например, «Театра Мира» [33] или «Церковной Монархии» Цаморры [34], и вместе с этим еще другие любопытные книги.
{37} Эти книги я желал
Что обозревая все личности, принадлежащие к нашим, вышесказанным народностям, я не мог в настоящее время найти никого, равного ему по величию (что не было бы ложью), и что поэтому ему одному подобает посвятить труд, содержащий в себе описание религии, войны и мира всей нашей народности, так как он среди нее — величайшая особа, способная наилучшим образом защищать и возвеличивать ее достоинство. И что поэтому я решился не служить никому иному, кроме достойнейшего из наших народных князей, и охотно отдал бы себя на служение ему, если бы только был способен к чему-либо, дарованием ли или трудами. И что, хотя все это еще ничтожно мало, тем не менее, я надеюсь не быть отринутым со стороны его светлости и милости. Я намекнул бы далее на то, что мог бы служить ему по части языков латинского, итальянского (volgare), испанского, хорватского, немецкого и греческого, как в качестве переводчика, так и в качестве посланника, а если бы ему благоугодно было, то и в качестве наставника его сыновей (при изучении) этих языков или же, скорее, как наставник в каком-нибудь свободном искусстве, пользуясь их же природным наречием. Таково было бы вступление ко двору.
Во 2) о сближении с государем.
Но так как знание языков является украшением скорее грамматика, и переводчика, нежели личности, желающей достигнуть до некоторой степени влиятельности при государе, дабы беседовать с ним почаще и более надежным образом, — то коснувшись языков только мимоходом, потребовалось бы, прежде всего, сделаться опытным (человеком) в знаниях по преимуществу государственных, касающихся религии, мира и войны; обладая в этом уже некоторыми начатками познаний, я при помощи чтения надеюсь достигнуть известного успеха. Не следует сверх того пренебрегать и низшими из свободных наук и искусств, и по этой части я уже перевел кое-что на хорватский язык, чтобы потом, с незначительными изменениями, изложить это на московском наречии; и таким образом я, по мере {38} слабых сил своих, обработал курс поэзии, красноречия, арифметики и грамматики, и несколько книжек духовного содержания [35]. Еще я сделал опыт перевода (курса) казуистики (li casi di coscienza) [36] и философии, что не показалось мне слишком трудным после моего вышеуказанного упражнения в славянском языке. Но более всего нужна мне была бы математика, хотя бы только для того, чтобы иметь со временем возможность доказать этому народу необходимость исправления календаря и невежество греков, которые этого не понимают.
О медицине и о законоведении мне нечего заботиться, ввиду того, что первая не приличествует сану духовному, а второе бесполезно для моей цели, тем более что изложение законоведения, хотя бы и в переводе, никогда не было бы принято в этих краях, или же вызвало бы волнения и смуты.
Что касается, следовательно, других историй, изящной словесности и духовных творений, то сколько из них я смог бы перевесть, столько же и желал бы выпустить в свет, с дозволения князя и по просмотре их епископами, ничуть не касаясь споров о вере, а занимаясь только другими полезными и приятными материями. Но политических рассуждений я вовсе не думаю когда-либо переводить и опубликовывать, хотя и постараюсь запастись ими для самого себя и для того, чтобы иметь возможность пользоваться ими только устно, в советах князю, дабы таким образом поддерживать и сохранять его милость (ко мне).
Возражение. Но можно сказать: каким образом добьешься ты, посредством изящных искусств и наук, благосклонности того, кто не только пренебрегает ими, но еще и ненавидит и воспрещает их, чтобы вместе с ними не проникли в государство различия мнений и религий и смуты, как полагают некоторые писатели и как кажется и Поссевину [37],
Отвечаю, что князь Московский со всеми своими подвластными не ненавидит, а наоборот любит воспитание умов и свободные искусства и науки (le facolta' liberali) и покровительствует им; так как по природе omnis homo scire appetit («всякий человек стремится к знанию») и никто не может любить невежества; что же касается страха перед новшествами, то (в этом отношении) достаточно запретить общение с чужеземцами.
Князь скорее даже любит пособия (средства), ведущие к наукам, если может получить их легко без ущерба для своего авто{39}ритета посредством людей ученых и влиятельных, как мы это видели выше, в пункте 5-м, на примерах Максимилиана монаха и Юрия казначея, которые, ради своих знаний, были призваны князем и пользовались его милостью. Что же касается того, будто он, будучи невежественным, желает казаться ученейшим сам более, нежели иметь при себе начитанных и искусных людей, способных давать ему добрые советы и притом против латин, то я не могу поверить, чтобы это действительно было так.
В чем же причина отсутствия там всякой словесности?
Отвечаю, что с того времени, как москвитяне вышли из рабства татарского (чему едва минуло 200 лет) они, будучи хитры и обманчивы, начали сразу мерить все на свой ум и относиться подозрительно ко всем другим нациям, кроме греков, и воспретили общение с ними, потому что опасались быть всеми обманутыми, так что поддерживались сношения с одними только греками, которые ими считались необходимыми для дел религиозных. Но так как в настоящее время греки не занимаются ни искусствами, ни науками, так что они сами — слепые и вожди слепых, то каковы были учители, таковыми же свойственно было стать и ученикам, (то есть) грубыми и необразованными. И это не диво относительно столь отдаленно живущих народов, как скоро тоже самое случалось даже с другими, столь близкими к латинам и грекам. Да и сами римляне оставались более двухсот лет без сколько-нибудь значительной словесности. И даже первые творцы ее, греки, и те ее совершенно утратили. Сверх того и язык наш настолько труден, что даже и среди латин редки говорящие на нем в совершенстве. Вот почему, хотя бы какой-нибудь грек и добился познаний в чем-либо, тем не менее нечего опасаться, чтобы он мог обучать этому москвитян, за незнанием языка, которому он не будет в состоянии научаться.
Итак, невежество москвитян происходит не из ненависти или запрещения наук, а от невежества их учителей, от трудности языка и подозрительности их к тем, которые могли бы научить их.
3) О сохранении благосклонности и о том, как заслужить награды.
Так как причиною милости являются не одни языки, науки и словесность и не одно уменье рассуждать о государственных вопросах, но и восхваление государя, если он того заслуживает, то у нас, поэтому, не будет недостатка в темах в похвалу современным и древним великим князьям, как в прозе, так и в поэзии, и в частности в одной стихотворной форме, никем еще не {40} примененной (кроме разве одного Овидия, насколько можно предполагать по некоторым его выражениям), а именно в стихах на нашем языке, но по образцу и по метрике латинским, что мне удавалось выполнять не дурно. А с дозволения государя иногда можно будет еще представить и на сцене некоторые подвиги их святых и князей.
И, наконец, для того, чтобы государь был принужден вознаградить чем-либо старания, Юрий указал способ к тому в похвале брату Товию, правителю Венгрии, где говорится:
«Кроме того, никто не смотрел прилежнее его за доходами царства, никто не сдавал выгоднее на откуп подати, копи, пастбища, соляные варницы, никто не придумывал тоньше способов собирания денег. Этим одним приобретается у царей вернейший залог благодарности: так что и король Иоанн признавался, что он царствует благодаря особенной деятельности этого мужа» [38] и пр.
Итак, этот пример в том, что в нем есть хорошего, будет служить (и нам) образцом для подражания, насколько окажется возможным для слабых сил. Впрочем, для того, чтобы быть в состоянии во всех сказанных вещах держаться всегда средины и чтобы, желая восхвалять, не казаться льстецом и из советника не превратиться в судью всеми ненавидимого, требуются благие наставления и инструкции вашего высокопр-ства, преподававшиеся уже другим в подобных же случаях, каковых (наставлений) я и буду ожидать от вас со смирением и мольбами даровать мне их для успеха моего дела. Кроме того, буду оберегаться внушать государю что-либо кроме того, что прежде всего клонится к славе Божией и что не было бы предварительно хорошо обдумано, дабы не причинить вреда подданным или вызвать в них отвращения.