Записки агента Разведупра
Шрифт:
— Разрешите пригласить вашу супругу на вальс, — обратился он ко мне, учтиво поклонившись, и встал.
— Пожалуйста.
Моя «супруга» и «артист» влились в танцующую массу.
Я рассматривал веселые, радостные лица гостей и мысленно позавидовал им.
«Вот бы послать снимок в московскую «Правду» и показать одураченному пролетариату, как «живет и работает» Ардальон Александрович Бобрищев — военный агент рабочекрестьянской армии, — подумал я, задержав взгляд на компании советчиков в ложе. — В высокой хрустальной вазе — фрукты, дамы
Марухин подвел к столу «жену», поблагодарил и рассмеялся:
— Ха-ха-ха. Ваша супруга премилая дама. Она пригласила меня на второй вальс. Говорить, что десять лет не танцевала.
— Что же делать, мы жили в таких условиях. Турция… Болгария, Сербия и, наконец, Париж — это наши этапы скитаний, — произнес я из осторожности.
— Париж — моя мечта, — вскинув голову, патетически вздохнул Марухин и истомно призакрыл глаза.
Около полуночи мы покинули ресторан. Расстались с Марухиным и поехали на такси в Мункснес.
Сайма, открыв нам дверь, сообщила, что в наше отсутствие был Фишман и оставил для меня письмо.
Когда я прошел в кабинет, Сайма принесла письмо с явными следами сажи на конверте.
— Я спрятала на всякий случай, — сказала она с какой-то горделивой улыбочкой.
Разорвав конверт, я извлек из него зашифрованную записку и длинную полосу цифр на тонкой шелковой бумаге.
Работа началась.
Дешифровка дала мне содержание записки:
«Немедленная ваша необходимость посетить Арвола и получить прибывшие вещи. Инструкция подлежит исполнению до 15 января.
Фишман-Орген».
Еще раз прочел содержание нелепо составленной Фишманом записки и подумал:
«Кто же на самом деле мой «хозяин»? Фишман, Розенталь или Бобрищев?»
Предписание, по расшифровке, гласило:
«Весьма срочное: Москва запрашивает точный адрес, деятельность прибывшего из Польши Колонеля Мицкевича. Близок кругам генерала Миллера. Приобретите фотографию. Расходы четыреста долларов получите у резидента по счетам особо. Второе: установите связь англичанина Бойса с эмигрантским разведотделом Выборга. Знаем, офицера кличка «Перман» — кто он. Уничтожьте и сведения шифром ЦИ-КАР, имя автора безошибочно. Начоперотдела».
Уничтожил, как и предписывалось. Имена запомнил и с нелегкой душой отправился спать.
— Что вы получили? — спросила по злой воле Лифшица ставшая моей супругой.
— Поручение и сообщение, что наши вещи прибыли, — ответил я.
— Какое поручение? — спросила Залькевич с нескрываемой тревогой.
— Не сложное. Установить кое-что, и только.
— Знаю я эти поручения. Они не сложны, но за ними постоянно дежурит смерть, — произнесла Залькевич.
— Вы, мадам, очень пессимистично настроены, — тоном полного безразличия к данным заданиям сказал я, — эти поручения действительно не рискантны.
— Хорошо, но надолго ли? Скоро на вас возложат исполнения, инструкции оперативного отдела.
— О нет! Слишком болтлив и без всякой претензии на глубокий ум. Его можно использовать скорее как осведомителя, и притом самого дешевого. Такие господа — обычно ценные работники шпионажа, подсобники, вернее. Они искренне и бескорыстно болтают то, за что другие берут гонорары. Но они и опасны тем, кто их эксплуатирует. Им ведь все равно — кому болтать и о ком, — сказал я, вспоминая наши беседы с Марухиным.
— Это верно. С такими надо держать язык за зубами, — согласилась Залькевич и, пожелав покойной ночи, задернула драпри ниши, где стояла ее кровать.
Погасив свет, я долго всматривался в обрамленный окном голубовато-серебристый клочок неба.
«Знаем офицера Пермана, кто он? — вспомнил я строку из предписания «начоперотдела». — Что означает их «знаем»? — подумал я. — Арестован ли он уже и сидит в погребах на Лубянке и теперь надо лишь установить право на бессудную казнь? Или шпион ССФСР, шпион, в деятельности которого что-то неладно? Кличка, имя или фамилия — «Перман»?»
И тут же предстала перед взором наглая физиономия Розенталя:
«А чего вы его учите… Не маленький!»
VI
У Арцола меня ожидали сундуки и чемоданы с вещами «жены» и моими.
Они были ночью доставлены из торгпредства.
Портной помог мне уложить их в такси, и «московские» подарки покатили в Мункснес. Дома, раскрывая чемоданы, я заметил над крышками обломки сургучных печатей.
На одном месте сохранилось:
«…ностранных дел».
Все вещи были в полной сохранности. К каждому дорожному сундуку была приложена опись, подписанная, понятно, неразборчиво.
Описи я сжег и уничтожил с чемоданов остатки печатей Народного комиссариата иностранных дел.
Какая предупредительность — на моей шубе был новый бобровый воротник. Но надеть ее в эту зиму я не рискнул: кто знает — найдется ее владелец и задержит еще на улице с краденой вещью.
«Жена» предложила продать свое манто. Она категорически отказалась носить платья какой-нибудь расстрелянной дамы.
В одно утро подарки ВЧК были нами проданы скупщику-татарину за шесть тысяч марок и осчастливленной Сайме достался воротник серебристого песца.
Тринадцатого января я сдал Фишману для отсылки по назначению сводку добытых сведений, первый доклад информатора, составленный по «данным» легкомысленного Марухина.
Оставалось еще собрать сведения по заданию.
Марухин и тут оказал мне услугу.
Вечером, при помощи лупы, я зашифровал химическими чернилами лист шелковой бумаги: