Записки бандитского адвоката
Шрифт:
Вот и началось! Все в духе нашей правоохранительной системы: вызывают в понедельник, но сообщают об этом за два дня до назначенного срока, то есть за субботу и воскресенье тебе дают время хорошенько перенервничать, дескать, зачем и почему тебя вызывают, а кроме того, в выходные дни ты ничего и ни у кого не сможешь узнать. Вот и сиди и ломай голову.
Хорошо знакомые психологические приемы. Но теперь они применялись не к моим клиентам, а ко мне самому. Ясное дело, что в РУОП вызывают не для того, чтобы объявить благодарность или выдать премию.
К чему лукавить: есть у меня определенные связи в правоохранительных органах – не без этого! Мои знакомые делились со мной своей информацией. Одному из них я и позвонил, разъяснил ситуацию.
– Что-нибудь можешь узнать? – спросил я.
– Постараюсь, – пообещал он.
К вечеру раздался телефонный звонок. Мы договорились встретиться в одном из укромных местечек Москвы. Соблюдая все правила предосторожности и конспирации, мы уединились в одном из кафе и постарались, чтобы никто не мог за нами наблюдать.
Он сказал:
– В отношении тебя ведется разработка: возьмут на беседу и могут задержать. Планируется, что допрашивать тебя будет сам начальник РУОП Вадим Рушайло.
Веселенькая новость, ничего не скажешь!
Как же быть? Что делать? Как себя обезопасить?
Я поехал в Президиум Московской городской коллегии адвокатов, написал заявление, что никакие наркотические средства и оружие на допрос в РУОП я с собой брать не собираюсь, зашил карманы своего пиджака, но потом решил надеть свитер. Зашил карманы брюк. Пригласил знакомых адвокатов, заранее оплатив услуги, и попросил в случае моего задержания приехать помочь мне и вступить в дело. Для обеспечения полной безопасности предстояло позаботиться и о гласности, то есть созвать прессу.
Смекалка моя должна была изощряться вовсю. Я позвонил в несколько редакций газет, на телевидение. Представился, рассказал о себе – интерес вызвал громадный. Вокруг моей личности стал разгораться ажиотаж. Я заявил, что не исключаю возможности своего задержания прямо у здания РУОПа, поэтому и назначил свидание с журналистами на Шаболовке, 6, к моему прибытию на допрос.
В назначенное время я приехал со своим помощником, с коллегами-адвокатами. Журналисты меня уже ждали. Я дал интервью корреспондентам и телевидения и прессы и только после этого отправился на допрос. Журналисты остались меня ждать, предвкушая сенсацию: а вдруг меня еще арестуют или задержат?
Я поднялся на третий этаж РУОПа и вошел в обозначенный в повестке кабинет. Здесь уже сидело человек шесть-семь. В смежной комнате тоже были люди. Но все прикинулись, что шибко заняты и меня даже не замечают. На самом деле оперативники с большим интересом вглядывались в мое лицо, изучали мою реакцию, потом следили за ответами на вопросы.
Худощавый русоволосый мужчина средних лет, в очках, назвался следователем, взял мою повестку и спросил, есть ли у меня с собой какой-либо документ. Я выложил ему свои документы. Он присел и предложил мне расписаться в протоколе, что я допрашиваюсь
– Свидетеля в отношении кого? Своего клиента Солоника?
– Да, об этом тоже будет речь.
– Но по закону я не могу быть свидетелем и давать какие бы то ни было показания, связанные с моим клиентом Солоником. – И я тут же положил на стол заранее написанное заявление.
Следователь быстро ушел в соседнюю комнату, с кем-то, видимо, проконсультировался и, вернувшись через несколько минут, сказал:
– Беседа будет касаться не самого Солоника, а его побега.
– Но о побеге я знаю только из средств массовой информации.
– Хорошо. Я проведу с вами допрос, а потом с вами побеседует один из руководителей РУОПа.
Так, значит, встречи с Рушайло не миновать, и информация моего знакомого оперативника была верной.
Теперь оставалось только гадать: будет ли мне предъявлено какое-либо обвинение и задержат ли меня в качестве подозреваемого?
Как бы там ни было, я старался держать себя в руках.
Посыпались вопросы; когда я видел Солоника, знал ли кого-нибудь из его окружения, знакомых, друзей; когда видел в последний раз Наташу и прочее и прочее. Отвечал я односложно: ничего не видел, ничего не знаю, ничего конкретного сказать не могу.
Время от времени кто-то звонил следователю, вероятно, наша беседа прослушивалась и по телефону он получал какие-то новые инструкции о том, как вести себя со мной.
Мои ответы явно раздражали следователя. Он то бросал ручку, то начинал со мной спорить, то прямо намекал, что советует мне беречь свое здоровье, чтобы не потерять его так, как это случилось с моим коллегой Алексеем Загородним. Так вот оно что?! – какая наглость!
Наконец он признался, что я уже давно «под колпаком». Я сделал удивленные глаза:
– Не может быть! А зачем?
– Ну как же! Нам интересна ваша судьба.
Беседа продолжалась более двух часов. Я весь выдохся, устал, – и мне все было уже безразлично. Наконец-то протокол беседы был подписан, и я встал.
– Куда мне идти теперь? – спросил я у следователя.
– Я провожу вас домой.
– Но вы же сказали, что со мной будет беседовать кто-то из руководства?
– Вы знаете, он уехал на совещание.
Значит, что-то произошло. Руководство не посчитало нужным со мной разговаривать, потому что меня внизу ждали журналисты и я мог сразу же дать им информацию, или же, возможно, были и другие причины.
– Меня провожать не нужно, я сам могу дойти, – сказал я.
– Нет, режимное учреждение не Ботанический сад, чтобы по нему спокойно прогуливаться, я вас провожу до дверей.
Следователь шел немного прихрамывая. Я молчал. У двери он неожиданно, как бы оправдываясь, сказал:
– Вот видите – ранение… помоложе был, под пули лез…
Хотелось спросить: «А сейчас что, поумнее стали?» – но сдержался.
Я не знал, как мне с ним прощаться, но все же осторожно протянул ему руку: