Записки бандитского адвоката

Карышев Валерий

– Послушай, командир, – сказал я, – куда доставили этих злодеев, Павла Зелянина и Андрея Т.?

– Так их опера допрашивают, на втором этаже, – бросил дежурный, даже не спросив никаких документов.

Так, подумал я, хитрость моя сработала! Поднявшись на второй этаж и проходя мимо каждой комнаты, я стал прислушиваться, где идет допрос. Но никаких громких разговоров не услышал. А время уже было девять часов вечера, и практически во всех комнатах горел свет. Тогда я стал обследовать те кабинеты, из-под дверей которых не видно было света. Их оказалось четыре.

Прислушиваюсь –

ни звука. Тогда я подошел к одному из щитов и прибегнул еще к одной хитрости. Я нажал на рычаг, отключив электричество в одном из кабинетов, и тут же вышел на лестницу. Вскоре появился недоумевающий оперативник. Из соседнего кабинета послышался крик:

– Посмотри, может, опять пробки выбило!

Оперативник направился к щиту. Я быстро двинулся по коридору, делая вид, что ищу какойто кабинет, и прошел в тот самый, откуда вышел его хозяин. Оперативник тем временем поднял рычаг, и свет зажегся. Я увидел, что в кабинете двойные двери, поэтому и не слышно было разговора. За столом сидели какие-то испуганные ребята, и несколько человек с кобурой на поясе вели допрос.

Я сразу представился: адвокат такой-то по делу таких-то, указав на ребят, в глазах которых сразу уловил луч надежды.

Оперативники не ожидали такого поворота дела.

– Послушайте, – сказал один из них, – вы не имеете права сейчас с ними разговаривать!

– Это на каком же основании?

– Вы допускаетесь только с момента, когда в деле участвует следователь. Так вот, ваш следователь, вернее, их следователь, – поправился он, – в настоящее время свою работу закончил и придет только утром. А мы являемся оперативниками.

– Ну так тем более вы их допрашиваете!

– Нет, мы их не допрашиваем, мы с ними только беседуем.

Да, вот оно, наше неравноправие, подумал я. Если за границей человека задерживают, то не важно, кто его допрашивает: оперативники, следователи, сыщики, какие-то другие лица, – всегда там должен присутствовать адвокат, и мы часто слышим в фильмах фразу: «Я не буду разговаривать, пока не приедет мой адвокат». В нашей же стране получается наоборот. Оперативники могут разговаривать с твоим клиентом, могут его запугивать, чуть ли не применять физическое или психологическое воздействие, а ты, адвокат, не имеешь права общаться с ним. Такая возможность представляется нам в присутствии официального следователя. Что и говорить, неравноправное положение!

– Хорошо. Но могу я сказать несколько слов моим клиентам, раз уж я приехал?

К тому времени в кабинете появился отлучившийся оперативник.

– А как же вы так быстро приехали? – сказал он, выдав тем самым, что в курсе того, что сначала я был в Центре международной торговли.

– Да вот так и приехал. За мою оперативность меня и уважают мои клиенты.

Главное, я успел сообщить своим клиентам, что у них есть адвокат. Это возымело на них важное психологическое действие. Они будут знать, что теперь не одни и есть на кого опереться.

Вернуться домой в тот день мне не удалось. Позвонил Виктор и попросил встретиться с женой одного из задержанных. Через полчаса я был уже в условленном месте.

Она

попросила, чтобы я помог ей доставить еду для мужа. Дело в том, что в отделении милиции не предусмотрено кормление арестованных, как, скажем, в СИЗО или ИВС.

Мы подъехали к отделению милиции почти в полночь. В окнах второго этажа свет не горел. Значит, оперативники уже ушли. У выходящего из отделения милиционера мы узнали, что задержанных поместили в камеры. С ним же мы договорились, чтобы им передали еду, соки. Заодно я узнал, когда будет следователь.

На следующий день в десять утра я был уже в отделении милиции. Следователем оказалась молодая девушка лет двадцати пяти – двадцати восьми. Она проверила мои документы, ордер, выписанный юридической консультацией. Я поинтересовался у нее, в чем обвиняются мои клиенты.

– Они обвиняются в угоне автомобиля.

– А можно мне посмотреть протокол их задержания?

Она протянула мне протокол. Из него стало ясно, что, со слов гражданина С., мои клиенты вертелись на стоянке около одной из машин, которая через несколько дней была угнана оттуда.

– Ну, это не обвинение, – сказал я, – а подозрение, не имеющее никакого юридического основания.

Она согласилась:

– Пока еще рано о чем-то говорить. Но следственные действия продолжаются. Сейчас мы проведем опознание с человеком, который видел их на стоянке. Если он опознает, то мы их задержим на основании санкции прокурора.

– Хорошо. Но могу я присутствовать на опознании?

– Конечно. Это ваше право. Вы же адвокат.

Вскоре приехал работник стоянки, пожилой человек лет пятидесяти – шестидесяти. Не исключено, что в отделении милиции он получил инструктаж у оперативников, мол, покажи на того-то и того-то. Надо их опередить, и я напомнил следователю, что при опознании должны быть так называемые статисты, то есть совершенно посторонние лица. В их присутствии свидетель и должен показать на потенциальных преступников. Она согласилась со мной.

Вскоре такие люди нашлись. Это были то ли какие-то задержанные, то ли граждане, обратившиеся в паспортный стол. Я опять попросил следователя уточнить, что лица должны быть между собой схожи и одного и того же пола, поэтому женщины, которые присутствовали среди статистов, исключаются из опознания. Следователь не возражала, но, как мне показалось, ее стала раздражать моя активность.

Когда мы, наконец, подобрали более или менее похожих статистов и посадили их на лавочку, ввели моих клиентов.

Я прекрасно понимал, что сейчас опознающий, по подсказке оперативников, укажет на Павла Зелянина и Андрея Т. У меня был единственный шанс воспрепятствовать лжеопознанию до появления свидетеля. Неожиданно я потребовал, чтобы мои клиенты поменялись пиджаками и куртками со статистами.

Ни следователь, ни оперативники не ожидали такого поворота. Они удивленно переглянулись, но я настаивал и свое требование обосновывал тем, что, скорее всего, сотрудники уже предупредили свидетеля, какая одежда у моих подзащитных. Работникам правоохранительных органов ничего не оставалось, как подчиниться.