Записки беспогонника
Шрифт:
К середине ноября положение на фронтах казалось особенно тревожным. Сводки говорили об ожесточенных боях под Москвой. Было ясно, что враг стремится до зимы захватить Москву, но было совершенно неясно, а где враг находится. Мы считали, что он хочет взять столицу не в лоб, а обходом, в клещи.
Мне, видевшему октябрьскую панику, было даже удивительно, как это Москва до сих пор цела. Направления долгое время были — Калининское, Тульское, Малоярославецкое. Я каждый вечер ходил в штаб района слушать радио и с тревогой ждал Дмитровского направления. Но Дмитровское
Зная по прежнему октябрьскому опыту, как врут, как много недоговаривают сводки Информбюро, я решил, раз так ожесточенно строят оборонительный рубеж вокруг Горького, стало быть, немец обходным маневром подобрался не так уж далеко до нас и клещи его должны сомкнуться где-то немного западнее Владимира.
А раз так, я должен спасти семью. Я же не поехал в Куйбышев именно, чтобы в трудный момент находиться недалеко от своих. Мне казалось, что скоро такой момент действовать настанет. В тайне я выработал подробный план этого спасения и только ждал, как пойдут события дальше.
У меня бережно хранился данный когда-то Николаем Владимировичем для каких-то целей чистый бланк с печатью Ковровской бурпартии. Я решил написать самому себе командировочное удостоверение и любым способом, хоть пешком, явиться в Ковров.
Я уже упоминал, что в Погосте хранителем имущества бурпартии оставался старичок Датский, у которого имелась лошадь. И я затеял убеждениями или угрозой уговорить Датского доставить мою семью на санях сюда в Большие Лебеди. А здесь, подарив лошадь Зеге, обосноваться с семьей при штабе района. Тут многие жили с семьями.
Тогда Владимирщина входила в состав Ивановской области. У Дымента имелась карта этой области; я просил его мне ее подарить, променять, продать. На все мои мольбы он отвечал отказом. Но карта была мне нужна до зарезу, возможно, семью придется везти окольными путями.
Что же делать? Пришел я однажды раньше времени, открыл чемодан Дымента и карту украл. Я считал, что для спасения семьи иного выхода у меня не было.
Через несколько дней Дымент обнаружил пропажу, набросился на меня. Я отвечал, что ничего не знаю, и сослался на хозяйку. Раз хозяйка крадет у нас муку и конфеты, она может украсть и карту Ивановской области.
Разрабатывая свой фантастический план, я не догадывался о роковом для немцев просчете. Если в октябре они могли войти в Москву церемониальным маршем, то к началу ноября нашему командованию удалось стянуть к столице заново сформированные части, в том числе из Сибири. И немцы, начав в ноябре новое наступление, продвигались вперед, встречая ожесточенный отпор, и в конце концов остановились, но мне — Фоме неверному — все это не было тогда ясно.
Неожиданно 1 декабря было опубликовано сообщение о взятии нами Ростова-на-Дону. Сообщение это чрезвычайно озадачило многих. Ведь о взятии Ростова немцами не сообщалось ничего, только долго мелькало Таганрогское направление. Стало быть, были и другие города, взятые немцами, о которых мы не знали.
Международное положение осложнилось. Япония напала на Америку и Англию.
6 декабря было опубликовано сообщение о нашем наступлении под Москвой, подробно перечислялись взятые трофеи, количество военнопленных и т. д.
Это сообщение было встречено с восторгом, хотя сперва я ему не поверил. Каждый день опубликовывался список взятых нами обратно новых городов; можно было судить, как далеко добрался враг: Рогачев, Клин, Калинин, Старица, Волоколамск, Малоярославец, а на юге — Елец, Ефремов, Епифань, Богородицк, позднее Калуга, Можайск, Зубцов, Одоев, Медынь и многие другие города были взяты нами. Дмитрова в списке не было.
Это был первый луч, прорезавший непроглядную тьму. Люди приободрились, увидели надежду. И миф о непобедимости гитлеровских полчищ лопнул во всем мире как мыльный пузырь.
А я перестал думать о «спасении» семьи. Впрочем, жена, когда позднее я ей рассказывал о своей затее, мне ответила, что никогда бы не стронулась с насиженного места и не уехала бы, очертя голову, от теплой хаты, от продуктов, от сестры.
Темпы оборонительных работ стали заметно снижаться. Уполномоченные из Горького перестали ездить, многие горьковчане под разными предлогами и без предлогов уходили, уезжали и убегали со строительства, и их не преследовали. К 15 декабря их осталось не более половины. Поговаривали вообще о ликвидации оборонительных работ.
И действительно, когда немцев отогнали от Москвы, продолжать долбить мерзлоту под Горьким было бессмыслицей.
Куда же мы должны были деваться? Слухи разнесли три возможных варианта нашей будущей дислокации. Назывались — Урал, Куйбышев и Гусь-Хрустальный. Чем мы должны были заниматься — оставалось покрытым мраком неизвестности.
Наступал Новый 1942 год. Многие, еще служившие вместе до войны, собирались компаниями. Я мало с кем общался. Подозерова пригласили в один дом, Цецилию Ивановну тоже. Дымент и я решили встречать вдвоем. К нам присоединился мой помощник техник-топограф Серянин Иван Андреевич.
Выпросили мы у Зеге пол-литра спирту и кило свинины. Картошка у нас была.
Около двенадцати ночи сели мы за стол. Я взялся быть поваром. Поставил на стол дымящуюся сковородку. Мы наполнили стаканы. Дымент вдруг встал, торжественно провозгласил тост:
— Пусть следующий Новый год застанет нас в другой обстановке, в кругу семьи. А нашей стране пожелаем скорую победу.
Мы чокнулись.
И следующий тост провозгласил опять-таки Дымент:
— Сам знаю за что.
Во время войны я часто провозглашал этот тост. И он всегда на всех производил впечатление. Кроме фронтовой дружбы, у каждого где-то глубоко в сердце пряталось свое личное, святое, о чем никогда не рассказывалось.