Записки беспогонника
Шрифт:
Зеге его очень ценил и всегда ставил на труднейшие места.
Итин, узнав об ошибках в схеме БРО, решил подождать с приемкой. Вечером к нам явился Терехов и сказал, что хочет завтра с утра увидеть все колышки огневых точек и рва, потому что завтра с утра он хочет начать работать. Итин возражал, тот нажимал.
Так сидели мы за столом и громко разговаривали и спорили под водку с грибами.
Вдруг ввалился, весь покрытый инеем, наш начальник работ Проценко. Ему сейчас же поднесли стакан. Он выпил, крякнул, проглотил
— Мировая закуска!
Проценко рассказал — зачем прибыл, оказывается, за нами. Строительство рубежа отменяется. Нам всем нужно сейчас же отправляться обратно в Туму.
Да, действительно, строить рубеж по линии, намеченной на 200 км к востоку от Москвы, когда немцу здорово дали по зубам, было совершенно бессмысленно.
Но никто у нас не возмутился, не поднял голоса, что в каком-то недосягаемо высоком штабе не сработало какое-то колесико. И вот, из-за невнимательности и глупости высокого начальства столько людей — два Управления — 4-е и 5-е — несколько тысяч человек ехало и шло сперва в одну сторону, потом в другую.
И сколько раз во время войны я видел эту бестолковость большого, среднего и малого начальства, когда людей гоняли впустую взад и вперед. И никого это не возмущало, к глупости начальства словно бы привыкли.
В тот раз очередной переезд меня даже обрадовал. Я понял, что снова смогу словчить и попасть к своим в Ковров, благо квартирьерское удостоверение бережно хранилось у меня в паспорте.
Проценко с Тереховым стали рассуждать, как вывезти тонну маринованных грибов. О людях они не думали, раз старички-стройбатовцы дошли пешком сюда, значит, дойдут и обратно.
Утром мы с Итиным отправились в Погост и вскоре сели на попутную машину, благополучно доставившую нас к вечеру в Туму.
Дня три прожили мы в полной неизвестности — куда же нас направят дальше. Наконец прибыл из Москвы начальник 5-го Управления Богомолец. Сейчас же распространилась весть, что все мы должны собраться и ехать во Владимир, чтобы разместиться по окрестным деревням и ждать решения нашей дальнейшей судьбы.
Я сейчас же отправился к Зеге на квартиру просить разрешения съездить к своим.
У Зеге как раз собрались все наши старшие прорабы. Он им передавал рассказ Богомольца о том, как тот вместе с двумя другими начальниками Управлений ходил по разным учреждениям Москвы, как они — владельцы нескольких тысяч душ — предлагали свои услуги.
Им или отказывали, или отвечали осторожно, ссылаясь, что нужно согласовать вопрос с тогдашней столицей СССР Куйбышевым. Вот почему решено было всю рабочую силу пока перевезти поближе, а именно в район Владимира, и там ожидать у моря погоды. Договорились, что 5-е Управление разместится по деревням близ станции Боголюбово, в 12 км от Владимира по направлению на Ковров. На вагоны рассчитывать не приходилось, предполагали переправить людей из Тумы постепенно на пассажирских
Зеге, как всегда, говорил красочно, увлеченно. Я с большим интересом его слушал, но одновременно нетерпеливо ждал, когда же он кончит. Стрелки ходиков на стене медленно приближались к часу отправления поезда Тума — Владимир.
Наконец поток красноречия у Зеге иссяк, я осмелел, подошел к столу и выпалил свою просьбу. Зеге засмеялся и разрешил мне съездить на три дня к своим, чтобы я потом явился прямо в Боголюбово.
Я помчался на свою квартиру, быстро собрал вещи и не забыл поставить черточку в римской цифре месяца — срока годности моего квартирьерского удостоверения. Так, вместо января получился февраль.
Раз Тума была начальной станцией, я рассчитывал, что спокойно уеду. Прибежал на вокзал. Боже, какая масса народа сгрудилась в здании! Никакой очереди за билетами не было. К кассе пробивался тот, кто был сильнее. Бабы визжали, мужчины матерились. А до отхода поезда оставалось минут 15.
Что делать? Ну что делать?
Я побежал в отделение НКВД, вытащил свою квартирьерскую бумажку и с жаром стал доказывать, что должен ехать немедленно, должен искать квартиры для наших бойцов, что они завтра выезжают эшелоном, а остановиться им будет негде…
Наверное, говорил я очень убедительно, да и наших стройбатовцев в Туме успели заприметить. Старший лейтенант приказал милиционеру помочь мне достать билет. И тот с поднятым наганом расчистил для меня дорогу к самой кассе, которая была закрыта. Он постучал наганом по доске окошка.
— Маруся, открой!
Окошко открылось.
— Маруся, выдай гражданину билет!
Бледная заспанная девица выдала и вновь закрыла кассу.
Я едва вырвался из толпы, чуть не оборвав лямки своего рюкзака, и выскочил на платформу.
Поезд состоял из многих товарных вагонов; двери их были открыты. И там битком набилась масса людей, и внутри у каждого входа, чтобы никого не пускать, стояло по нескольку молодцов.
Я не мог даже уцепиться хотя бы за буфер, а не то чтобы силой втиснуться с вещами.
Что делать? Что делать?
До отхода поезда оставалось 5 минут! Паровоз пыхтел, готовясь тронуться в путь. Тут я заметил впереди у самого паровоза два пассажирских вагона, в которые входили какие-то люди с вещами. Я — туда. Хотел подняться. Проводник преградил мне путь.
— Нельзя! Это служебный вагон!
Я повернулся и, опустив голову, медленно побрел по платформе. Два железнодорожника бежали навстречу.
— Где тут на Октябрьскую? На Октябрьскую? — громко спрашивали они.
— Сюда, сюда! — ответил им тот проводник.
Тут меня осенила гениальная мысль, я сорвал с головы свою лохматую шапку с болтавшимися ушами, подвязал уши, поднял воротник полушубка, взял рюкзак в руки и смело подскочил к соседнему пассажирскому вагону.