Записки беспогонника
Шрифт:
— Товарищ майор, разрешите к вам обратиться? Пошлите меня к Эйранову.
Подозеров промолчал, и на следующий день с чемоданом, рюкзаком и мешком с продуктами я покатил на попутной машине к Эйранову, участок которого находился за 12 километров в деревне Ивановке.
Эйранов заметно обрадовался, увидев меня, позвал к себе обедать, устроил на квартире у соседки, доверил участок работ — строить дзоты.
Хозяйка моя — одинокая 50-летняя учительница Анна Игнатьевна по утрам угощала меня молоком, а вечером чаем и вела со мной нескончаемые беседы, которые содействовали распространению всяких, ни на чем
Она очень тосковала по своей дочери, угнанной в Германию на работы. Немцы сперва призывали оккупированное население ехать к ним добровольно, но так как почти никто не отзывался на их призыв, они стали угонять силой. Об этом, как выразился Молотов в ноте всем державам, «массовом угоне молодежи в рабство» почему-то мало где написано, а ведь это тема для романа.
Иногда я ходил по вечерам посидеть запросто и к Эйранову. Всю первую половину войны ему посчастливилось пробыть не только с сыном, но и с женой Маргаритой Васильевной. Была она милейшая женщина — маленькая, пухленькая армяночка, и работала на участке мужа медицинской сестрой.
Хочется поподробнее рассказать об их сыне Викторе, с которым я провел рука об руку весь дальнейший путь до Берлина.
Был он высокого роста, атлетически сложенный, очень красивый, с большими и черными, как вишни, армянскими глазами, всегда веселый, неунывающий, энергичный. Его любили буквально все, начиная от последнего солдата и кончая самым высоким начальством. Всех он очаровывал своею внешностью и своей горячей и простодушной душой. Впервые я с ним познакомился еще на Горьковском рубеже, но только теперь тесно с ним сошелся. Если можно так выразиться, я был в него влюблен.
И хотя по строительному делу он мало смыслил, но стал моим первым учителем.
— Ты знаешь что? Ведь они плотники, — советовал он мне, — ты дай им размеры, укажи, где ставить дзот и на какую глубину. Они сами все знают. Ты только следи, чтобы поменьше у костра сидели да чтобы материал был вовремя доставлен.
Мои малые строительные познания чуть не окончились крахом.
Из-за нехватки леса дзоты строили только на деревянном каркасе, потолок оплетали лозой, на которую сверху сыпали землю, а стенки обкладывали дерном.
Был в моем подчинении бригадир Лысенко, в прошлом заведующий колхозной хатой-лабораторией, в которой он выращивал хищную козявку теленомуса, уничтожавшего вредителя полей клопа «бздюля». Теперь Лысенко заделался бригадиром плотников, но, как и я, только учился строить дзоты. Впоследствии из него вырос великолепный руководитель — командир отделения плотников. А тогда оба мы были профанами.
Совместными усилиями построили мы такой дзот у самого большака. Однажды оба мы зашли внутрь, я рулеткой стал проверять размеры…
Вдруг раздались шаги, и в дзот ввалился сам майор Богомолец, а за ним майор Елисеев.
Богомолец ткнул палкой в лозу на потолке — посыпалась земля, увидел он торчавший сучок, неправильно забитую скобу и зарычал.
На мое счастье, меня он знал как топографа, поэтому весь его гнев обрушился на бедного Лысенко. Минут 15 он рычал так страшно, словно хотел того съесть, и стены дзота тряслись.
Я стоял ни жив ни мертв. Лысенко молчал и — молодец — не выдал меня.
Далее майоры уехали на передний край, где Эйранов поставил мобнаселение —
Ходы сообщения, согласно инструкции, полагалось копать на глубину 120 сантиметров, но, в виде исключения, разрешалось копать и на 60 сантиметров для переползания. Естественно, что так копать было легче и километраж нагонялся раза в три больше, поэтому вставку «в виде исключения» многие руководители, в том числе Иван Онуфриевич, позабывали.
А Богомолец, увидев столь мелкие ходы сообщения, подозвал Харламова и спросил — что это такое?
— А это для переползания.
— А много у вас таких ходов?
— Пятнадцать километров! — хвастливо отвечал Иван Онуфриевич.
— Вот я вас самих заставлю переползти 15 километров! — зарычал Богомолец и в гневе укатил с Елисеевым дальше.
Дня через три мы получили грозный приказ по УВПС-100 об отсутствии технического руководства со стороны Эйранова.
Возвращаюсь к прерванному рассказу.
По совместительству я должен был для штаба УВСР составлять исполнительные схемы БРО не только на участке Эйранова, но и на соседнем, у Миши Толстова, куда изредка ходил и где он меня очень вкусно кормил (очевидно, из запасов, изъятых у Моисея).
Шел я так однажды утром по дну лощины к нему на участок. Погода стояла чудесная, роса блестела на нескошенных травах, кузнечики трещали. Я шел, стараясь забыть и мрак в моем сердце, и окружающую обстановку, и вдруг увидел летящую по ветру цветную бумажку, другую, третью. И сразу все мое настроение испортилось — в мои руки попались немецкие листовки.
В тот день я впервые узнал о генерале Власове, изменившем Родине и формировавшем из таких же изменников воинские части РОА. В листовке он сам передавал свою биографию: сын крестьянина бедняка, участник Гражданской войны, тогда же вступил в партию, окончил Академию имени Фрунзе, был много лет военным советником в Китае у Чан Кайши и Чжу Дэ, потом вернулся и с удивлением узнал, что почти все его соратники оказались «врагами народа», то есть палача Сталина. Когда началась война, в звании генерал-лейтенанта он заменил покончившего самоубийством командующего Юго-Западным фронтом генерала Кирпоноса, получил звание Героя Советского Союза. Когда Киеву грозило окружение, по телефонному приказу Сталина отдал его немцам. Был назначен командующим Волховским фронтом. Весь фронт оказался в исключительно тяжелом положении, так как прекратилась доставка снарядов и продовольствия. Наши войска, голодные и без оружия, были легко разгромлены немцами, и Власов, пробиваясь со своим штабом из окружения, попал в плен и теперь призывал всех переходить на сторону немцев.
Тогда все тылы были буквально забросаны подобными листовками. Официальная печать о Власове ничего не сообщала, а красноармейская писала, и проводились соответствующие политзанятия. История сказала о нем свое слово. Изменников Родины жалеть не приходится. Имя его никогда не пользовалось популярностью, и он не привлек на свою сторону массы.
Вскоре к Эйранову пришла бумажка: немедленно откомандировать меня в распоряжение штаба УВСР. Эйранов отпустил меня без особого сожаления, видимо разочаровавшись в моих технических познаниях.