Записки бывшего милиционера
Шрифт:
Было у меня дело по иску одного из магазинов к управляющей компании, обслуживающей многоквартирный дом, в котором на первом этаже и размещался этот магазин. По характеру обстоятельств спора уже сложилась определённая судебная практика, и я, исходя из неё, не надеялся на выигрыш в суде, о чем прямо сказал директору магазина. Но она всё-таки настояла на подаче иска в суд и моём представительстве.
Спор в суде мы выиграли, чем я был очень удивлён и не скрывал этого от директора, а она мне заявила, что она и судья — школьные подруги, вместе за одной партой с первого класса сидели. У меня отпала челюсть, и я оставил это признание без комментариев.
Работа юриста мне по душе, но у этой работы есть отрицательные моменты, с которыми трудно примириться. Одной из проблем при участии в деле является порой необходимость лгать. Известно, что ложь многолика: от откровенной, когда белое называют чёрным, и наоборот, до простого умалчивания о каких-то обстоятельствах, способных влиять
Реалии жизни таковы, что немало людей мастерски владеет разнообразными приёмами лжи и в стремлении к успеху активно их использует. В этом смысле не исключение и сфера российского правосудия, в которой ложь как главный аргумент в споре достигла чудовищной распространённости, и не только в гражданских, но и в уголовных процессах. Честный человек, говорящий только правду, не допускающий мысли о лжи в судебном процессе и не имеющий возможности опровергнуть ложь другой стороны, заведомо проигрывает дело. Понимая это, профессиональные юристы, в том числе и адвокаты, представляющие интересы сторон, не могут разрешить себе проиграть процесс только из-за правды и вынуждены, в свою очередь, лгать. Се ля ви!
Многие, вероятно, слышали о так называемом басманном суде. Конечно, и в Архангельске есть суды, которые можно обозвать так же. Но на самом деле нет ни «басманного» правосудия, ни «ломоносовского», ни какого-то другого. А есть российское правосудие, строго централизованное, в котором беспрекословно выполняются указания председателей судов и вышестоящих судов, правосудие, состоящее из судей, по сути, абсолютно освобождённых от какой-либо ответственности за беззаконие.
Факт, что имеют место случаи — как было не один раз и в моей практике, — когда клиент, выяснив, что юрист (адвокат) принципиально не будет «воздействовать» на судью или у него нет такой возможности, тут же утрачивает к нему (юристу, адвокату) интерес и уходит в поисках «хорошего» представителя и, наверное, находит. Объяснения такому клиенту, что для выигрыша в деле нужен закон, соответствующие обстоятельства по делу и надлежащие документы, вызывают недоумение или ухмылку. Но ведь не бывает дыма без огня.
Уже всем известно, что не работает институт отвода судей, особенно в той части оснований, которые касаются — как гласит соответствующая норма права — какой-либо заинтересованности судей, наличия обстоятельств, вызывающих сомнения в объективности и беспристрастности судей, то есть те основания для отвода, которые предусмотрены пунктом 3 части 1 статьи 16 Гражданско-процессуального кодекса.
Вот пример. Представитель одной из сторон (истца или ответчика) перед началом судебного заседания заходит в кабинет судьи и остаётся там на несколько минут. Скажите, разве у другой стороны не возникнет сомнение и обоснованная мысль, что речь в кабинете судьи шла о предстоящем рассмотрении дела, а значит, объективность судьи под вопросом. И таких ситуаций немало. Но ни разу ни один суд в подобной ситуации не удовлетворил заявление об отводе судьи — а тем более не бывает заявления судьи о самоотводе — в соответствии со статьёй 16 Гражданско-процессуального кодекса РФ, которая провозглашает, что для отвода судьи, среди прочего, достаточно обстоятельства, вызывающего сомнение в объективности и беспристрастности судьи.
Не могу промолчать и о судах второй и третьей инстанций, предназначенных, по сути, быть непреодолимым барьером для незаконных решений судов первой инстанции. Мне кажется, минули те времена, когда для этих инстанций главными и обязательными были законность и справедливость решения. Теперь главным стало сделать всё — вплоть до принятия незаконных актов, — чтобы не испортить статистику, характеризующую качество работы судов, да плюс к этому выполнить установки, доводимые до судов на совещаниях и посредством документов «для служебного пользования», например, по искам о взыскании денежных средств к бюджетам различного уровня.
Это касается и надзорной инстанции, которая из мощного средства противостояния беззаконию за последние десять-пятнадцать лет превратилась в совершенно ненужную инстанцию. Но это превращение не было объективной необходимостью, а было преднамеренной политикой руководства Верховного Суда РФ, которое много лет возглавляет один и тот же человек — В. М. Лебедев. Подтверждением этого является очередная реформа судебного производства, которая, по сути, была совершена незаметно, без шума, не для публики, но по своему характеру стала радикальной и свелась к ликвидации возможности обжаловать незаконные судебные акты в самых высших судебных инстанциях страны. Это с одной стороны. А с другой стороны, существовавшая в последние годы система надзорного производства и не нужна была. Действительно, зачем она, эта надзорная инстанция, если на абсолютное большинство обоснованных жалоб на незаконные судебные акты следовал один ответ — «нет оснований для пересмотра», и главным и почти единственным аргументом была констатация недопустимости переоценки доказательств, уже оцененных нижестоящими судами.
Но давайте посмотрим, что закон указывает
Вот и вся законность, которая громогласно провозглашается, но не выполняется в массовом порядке высшим судебным органом. Верховный Суд почему-то думает — и это самое странное, — что вышеописанное беззаконие не может быть осознано и оценено обществом, не может повлиять на отношение общества к высшим государственным структурам. Обществу ведь не до теорий. Общество не отделяет в своих оценках Верховный Суд от государственных структур. Вывод напрашивается один: необходимо немедленное и коренное реформирование процессуального права, необходимы процессуальные барьеры, исключающие — раз и навсегда — для судов всех уровней, и прежде всего для Верховного Суда возможность произвольного толкования и применения норм процессуального и материального права, исключающие возможность отказа в пересмотре решения под любым предлогом при наличии хотя бы малейшего нарушения норм права, повлёкшего незаконность этого решения.
И ещё, на мой взгляд, не менее важный момент: необходимость оторванности судов первой инстанции от апелляционной, последней от кассационной, а их всех вместе взятых — от надзорной инстанции. Это является решающим условием обеспечения законности судебных актов. Несомненно, что последнее реформирование судебной системы в части гражданского судопроизводства, замкнувшее его в рамках региона, принесло огромный вред правосудию. Ведь судьи всех инстанций одного региона в буквальном смысле повязаны друг с другом служебными, семейными, дружескими и иными узами. А это означает, что законного 100-процентного пересмотра обжалуемых решений объективно не может быть. И никакими рассуждениями о независимости судей, их самостоятельности при принятии решений это обстоятельство не опровергнуть. Русская пословица «что мне законы, когда судьи знакомы» относится не только к обывателям, но и к самим судьям тоже.
Кроме гражданских и хозяйственных (арбитражных) дел мне, конечно, приходилось заниматься и уголовными делами.
Не будучи адвокатом, за уголовные дела я брался неохотно, хотя действующий тогда уголовно-процессуальный закон позволял юристам, не являющимся адвокатами, участвовать в уголовных процессах в качестве защитников лиц, привлекаемых к уголовной ответственности. В таком качестве я сопроводил несколько дел. Результаты, с моей точки зрения, были неплохие, да это и неудивительно, если брать во внимание мой следственный и милицейский опыт. Но из всех уголовных дел наиболее запомнилось дело по обвинению в хакерстве молодого человека (М.В.) с подачи так называемого подразделения «К» областного УВД, специализирующегося на борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий. М.В. якобы взломал и использовал закрытую компьютерную сеть Северного морского пароходства. Я был привлечён в качестве защитника накануне первого рассмотрения дела в суде. При изучении материалов дела выяснилось, что М.В., будучи молодым и неопытным пользователем ПК, прибегал к помощи некоего Г. — специалиста-профессионала по компьютерам. Кроме того, мне сразу показалась подозрительной какая-то неестественность действий, в совершении которых обвинялся М.В. Это дополнялось массой «странных шагов» следователя прокуратуры по сбору и фиксации доказательств, что позволило мне, используя его ошибки, надеяться, по крайней мере, на возврат дела судом на доследование.