Записки домового (Сборник)
Шрифт:
— Как! вы хотите приделать к ней свою седую бороду? — вскричал Шелли. — Это нейдет! Она испугается и может умереть от страху.
— Зарар йок! — Вреда нет! — отвечал бородобрей. — Стара!.. к чему она годится?
— Но подумайте только! — возразил Шелли. — Вы сами будете после сожалеть, что убили жену!
— Это правда, — заметил Фузул-Ага. — Конец концов она тоже род человека, хоть и женщина. Добрая баба, нечего сказать!.. Постойте, душа моя, хеким! я придумал славную вещь. У моей жены есть молоденькая племянница, красивая, как роза: заставимте их поменяться
Фузул-Ага отправился к своим женщинам и с большим трудом уговорил их выйти без покрывал к врачу, к хекиму. Бородобрей принялся сам за дело. Со своей цирюльничьей ловкостью повторил он в точности все приемы Шелли, велел жене умыться раствором и подал ей зеркало.
Старая Магруй вскрикнула: Аллах, Аллах! — от изумления и в то же время улыбнулась от удовольствия. Она не сводила глаз с зеркала, ворочала его, вытирала стекло и опять гляделась и улыбалась с наслаждением. В восторге своем она и не посмотрела на племянницу, которая между тем на молодом, свежем и атласном теле носила морщинистое лицо восточной сорокалетней женщины, ничего об этом не зная.
Когда почтенная Магруй вдоволь налюбовалась на свое красивое лицо, Шелли взял зеркало из ее рук и шепнул бородобрею, чтобы он дал ей умыться другим раствором и отпустил ее в гарем. Но Фузул-Ага равнодушно отвечал, что это не нужно. Он вполне был доволен опытом.
— Но эта несчастная зарыдает в отчаянии, когда посмотрится в зеркало! — сказал вполголоса Шелли, указывая на девушку.
— Зарар йок! — Вреда нет! — сказал бородобрей. — Поплачет и успокоится. На что ей, бедняжке, молодое и красивое лицо!.. Мужа у ней нет. Когда кто-нибудь станет свататься на ней, мы, иншаллах, буде угодно Аллаху, возвратим ей прежнее лицо.
Он слил в склянки остатки обоих растворов, закупорил и спрятал в сундук.
Старый плут мигом исчислил в уме всю цену, для правомерного чада Магометова, секрета, заключенного в мешочке доктора. Ясно, что отныне впредь содержание самого огромного гарема будет обходиться не дороже издержек на одну жену. Заставляя ее меняться лицом каждый день с другою женщиной по вкусу и выбору мужа, он сосредоточивает в ней сто тысяч различных красавиц. С одной женой и этим мешочком в кармане он имеет гораздо более жен и фавориток, нежели турецкий Головорез в стамбульском серале и Великий Монгол в Дегли.{120} Коротко сказать, это просто карманный, концентрированный, усовершенствованный гарем!.. Случись такая оказия в наше время, Фузул-Ага, наверное, взял бы четырнадцатилетнюю привилегию именно под этой фирмой.
Он стал укладывать порошки и инструменты в мешочек. Шелли уже протягивал руку, чтобы овладеть сокровищем, но Фузул-Ага поспешно спрятал его в свой карман.
— Впрочем, — сказал Шелли равнодушно, — эта девушка недолго будет плакать. Через полгода, через год прежнее лицо мало-помалу возвратится к ней добровольно, когда ингредиенции, положенные в раствор, потеряют свою силу и испарятся.
— Это что за известие? — вскричал изумленный бородобрей. — Так значит размен лиц — дело невечное, непрочное?..
— Нет, совсем невечное. Это производство действует только на короткое время.
— Зачем же лицо нашего падишаха, да умножится его
— Да затем, что доктор Ди прибавляет к этим порошкам еще один какой-то порошок, который принимается внутрь для укрепления лица на новом теле. С доктора Ди и ножом не соскоблишь лица, которое он наклеил на себя: так плотно прильнуло оно к его мясу и так прочно действие этого порошка!
— Порошков в мешочке много, — заметил Фузул-Ага. — Этот порошок должен быть тут же.
— Наверное! — примолвил Шелли. — Но как его узнать? Доктор не показывал его мне, а пробовать порошки на себе очень опасно: можно отравить себя. Мой товарищ тщательно скрывал от меня и этот порошок, и тот, который должен принять, чтобы уничтожить его действие, когда захочешь взять свое лицо обратно.
— Эээ!.. — произнес бородобрей. — Так ваш секрет никуда не годится!.. Значит, наш падишах посредством его не может отнять своего лица у самозванца?.. Проклятие на его бороду!
— Неужели вы думаете, — сказал Шелли с насмешливою улыбкою, — что я бы сюда воротился, если знал средство, как отнять у него похищенное лицо? Да я сам поменялся бы с ним лицом и теперь уже сидел бы на ширванском престоле!
«Мошенник!» — подумал бородобрей.
— А мы именно для этого и помогли вам украсть этот мешочек!
— А я принес его сюда для того, что думал, будто падишаху угодно поменяться своим нынешним лицом, которое в самом деле ужасно гадко, с кем-нибудь другим.
— Так мы не поняли друг друга!
— Падишах не принимал внутрь никакого порошка, — присовокупил Шелли, — и это лицо может быть смыто с него раствором и передано другому. На нем оно сидит только потому, что этому лицу некуда деваться.
Фузул-Ага задумался. Спустя немного он ушел к султанше доложить о возвращении хекима и о бесполезности его приобретения.
Марианна, однако ж, имела другой взгляд на предмет. Ей тотчас пришло в голову, что если нельзя исторгнуть у Ди прежнего лица ее мужа, то между его приверженцами есть много молодых и прекрасных мужчин: из преданности всякий из них, конечно, согласится уступить свое лицо Халефу и себе взять докторскую рожу. Для облегчения участи великодушного можно взять у него лицо на время; потом взять у другого; потом у третьего, у четвертого, и так далее — если война продлится. В положении Марианны и ее мужа это желание совершенно позволительно, и она тотчас стала припоминать, которые лица ей особенно нравятся; потом пошла к мужу с радостным известием о возможности отделаться наконец от этого отвратительного, старого лаптя, который изменнически надели ему на голову. Но, к несчастию, к сожалению, к досаде, Халеф отверг ее нежное, заботливое предложение с твердостью, достойной Кая Муция.{121} Он хотел свое лицо или… никакого! Тяжба об этом лице, по его словам, должна была решиться силою оружия.
Создал же Бог таких упрямых мужей!.. Вот уж просто — тиранство!
С Шелли рассчитались и отпустили его. Белый выпуклый камень остался у него, кожаный мешочек у Фузул-Аги. Эдуард Шелли отправился из Батуми в Требизонд, а оттуда в Варну и воротился, через Валлахию и Молдавию, в Литву, доложить мистрис Ди, что доктор не хочет быть каноником; у него огромнейший гарем, и он терпеть не может других женщин, кроме самых жирных.
— О, мужья, мужья! — горестно воскликнула докторша. — Негодная порода!.. Все они таковы!