Записки Джека-Потрошителя
Шрифт:
Томпсон пожимает плечами, замечание его задело.
— Есть еще любовь, которая слепа! — продолжает Сикерт. — У Потрошителя может быть сообщница… Или же сообщник!
— Если речь идет о женщине, то думаю, что это просто невозможно… — Дарлинг качает головой.
— Ах, оставьте сантименты! — смеется художник. — Женщины бывают и злы, и коварны. Если вы когда-нибудь интересовались уголовными преступлениями, совершенными здесь, в Британии, то должны помнить, как тридцать лет тому назад милая девушка перерезала горло своему брату-младенцу
— Можете не продолжать, — недобро смеется Стивен. — Мы все знаем, что ваша обычная галантность — не более чем лицемерие. По части женоненавистничества вы можете поспорить с самим Еврипидом!
— Вы, как всегда, преувеличиваете! — возражает Сикерт. — Я лишь знаю женскую природу и воздаю ей по заслугам… Но давайте вернемся к нашим предполагаемым сообщникам Потрошителя, какого бы пола они ни были. Если он и в самом деле полагается на чью-то помощь, то это просто глупо!
— Да, пожалуй, — говорит Дарлинг. — В таком тонком деле нельзя доверять никому, и я бы на его месте постарался обойтись своими силами.
— Вот это интересно, право! — восклицает Сикерт. — Давайте посмотрим, кто из нас, господа, более всего подходит на роль Потрошителя?
— Я вас прошу, Уолтер! — останавливает его Дарлинг. — Это не смешно!
— Бросьте, я ведь не намерен всерьез обвинять кого-либо из присутствующих. И начну потому с самого себя — как вам известно, я весьма хорошо знаю трущобы, знаком с некоторыми из тамошних обитательниц, иные из них служили мне моделями, с другими я… Впрочем, не буду переходить за грань приличий. Вы знаете, я не питаю особой любви к этим созданиям. Я бы сказал, что мой взгляд на них утилитарен, и что, если я, раздобыв острый нож, решил сыграть небольшую шутку?!
— Я вам повторяю, Уолтер, — мне ваша игра не кажется остроумной, но если уж вы ее начали, то напомню, — говорит Дарлинг, — что Потрошитель, по мнению полиции, хорошо знаком с хирургией!
— Анатомия, друг мой! Я изучал ее, как и всякий художник. Кроме того, я не склонен доверять оценкам полицейских костоправов. С учетом уровня их подготовки неудивительно, что простейшая операция вызывает у них восхищение!
— Хорошо, допустим, что вы идеальный кандидат на роль Потрошителя. Вы удовлетворены этим?
— Я хотел бы продолжить, с вашего позволения. Наш друг Джеймс Стивен, помнится, написал в свое время поэму, в которой некий мужчина убивает десятерых проституток.
Джеймс Стивен пожимает плечами.
— Да, но этого недостаточно для обвинений, мой дорогой!
— Естественно, я ведь только подыскиваю мотивы.
— У меня их нет.
— А ваше падение с лошади? Вдруг вам что-то с тех пор чудится, вроде голосов, которые слышит доктор Лиз! Вы могли изучить анатомию, это совсем нетрудно.
— Я согласен с Дарлингом — это не смешно, Сикерт!
— Полно, полно. Перейдем к нашему другу Томпсону. Вы помните его любопытную поэму об убийце ведьм?
Томпсон мрачно смотрит на него.
— И наш друг Дарлинг живет одиночкой, у него могут быть какие-то тайны, которые он тщательно скрывает от нас. Почему вы так редко вспоминаете об Америке, Гарольд?
Дарлинг в ответ кривит губы в усмешке.
— И только у Эдди твердое алиби — его не было в Лондоне во время убийств, — заключает Сикерт и довольно оглядывает всех.
— Вы чудовище, Уолтер!
— Благодарю вас и прошу не обижаться, я всего лишь хотел вас развлечь.
В тот же день Центральное агентство новостей получит еще одно послание от Джека-Потрошителя. В отличие от первого письма, это появится на страницах вечернего выпуска «Стар» в тот же день.
«Я не обманывал Дорогого Старого Босса, когда обещал, что вы скоро услышите о проделке дерзкого Джеки. Завтра я все повторю. Номер один завизжала, и я не успел сделать все, что хотел, — пришлось удалиться. Не было времени, чтобы забрать уши для полиции. Спасибо, что придержали письмо, пока я не взялся за работу. Джек-Потрошитель».
Полиция продолжает опрашивать свидетелей. Инспектор Эбберлайн разговаривает с Димшутцем, нашедшим тело Элизабет Страйд.
— Раньше я никогда не видел ее на этой улице, — повторяет тот. — Она выглядит респектабельнее, чем все те дамочки, что здесь обычно ошиваются. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Вполне, — кивает Эбберлайн.
Он разговаривает с Израэлем Швартцем, актером, который незадолго до убийства видел, как на Бернер-стрит какой-то человек ссорился с уличной девкой, но Швартц испугался и ушел оттуда. Актер кажется искренним, но его показания не особенно помогают полиции — он находился далеко от этих людей и в сумерках не мог хорошо разглядеть их лица.
Эбберлайн беседует с членами социалистического клуба — евреями, поляками, русскими. Во время убийства никто из них ничего не слышал — в клубе играла музыка, которая заглушала все уличные шумы.
Тем временем коронер Уинн Бакстер ведет следствие по делу женщины, убитой на Бернер-стрит (ее имя до сих пор неизвестно). Как и прежде, он принимает свидетелей в комнате Александры в Институте трудящихся.
— Я доктор Джордж Филлипс, врач и хирург. Утром в воскресенье, в десять минут второго полиция вызвала меня на Бернер-стрит, дом № 40. Я немедленно оделся и отправился на место. Было час шестнадцать, когда я прибыл туда, — я смотрел на часы. Женщина, как мне показалось, была проституткой. Она не была похожа на еврейку, скорее уж на ирландку, ее горло было перерезано, поверхностный осмотр не выявил никаких других повреждений.