Записки Джека-Потрошителя
Шрифт:
Они обследуют второй этаж. Вернее, обследует Томпсон, а Дарлинг из вежливости сопровождает его с фонарем в руках.
— Неужели вы думаете, что здесь может быть тайник? Тайник, о котором я не знаю?
Томпсон простукивает стены.
— Вы же сами говорили, что большая часть дома пустует, он мог изучить его, когда вы отлучались или когда вы спали. Может быть, странные шаги по ночам были его шагами — вы об этом не думали, Дарлинг?
В мансарде по-прежнему остается кое-что из вещей Сикерта — его мольберт, набор костюмов, предназначавшихся для натурщиков,
— Думаю, он не раз прибегал к маскировке! — говорит Томпсон. — Он ведь актер, Дарлинг. Ему ничего не стоит изобразить из себя полицейского, врача, кого угодно! Да хоть монаха — у Сикерта хватит цинизма для любой роли, он превращает в фарс все, к чему прикасается. Даже смерть!
Томпсон дотрагивается до деревянного манекена, который Сикерт перевез к Дарлингу. Этот манекен принадлежал самому Уильяму Хогарту — во всяком случае, так утверждал художник. Помимо этого истукана и коллекции костюмов, в мансарде нет ничего интересного.
Дарлинг и Томпсон обходят все комнаты на обоих этажах, в некоторые из них писатель не заглядывал с момента приобретения дома. Старательный Ангус Белл привел их в порядок, убрав пыль, но комнаты по-прежнему пустовали — новый хозяин в них не нуждался. Осмотр комнат ничего не дает, но Томпсон не падает духом.
— В вашем доме ведь есть еще подвал! — напоминает он.
— Да, конечно, но там лишь пыльные корзины, пустые бутылки и старая мебель. Ужасная свалка.
Томпсон желает обследовать и подвал. Дарлинг, впрочем, отказывается его сопровождать в этой экспедиции и просит кричать погромче, если журналист ненароком застрянет среди старого хлама.
Фрэнсис Томпсон упрямо сжимает губы. Он понимает, что выглядит глупо, но это уже неважно, он уверен в том, что Уолтер Сикерт — Джек-Потрошитель, и намерен доказать это во что бы то ни стало.
Гарольд Дарлинг пожимает плечами и устраивается в гостиной с книгой в руках. Томпсон появляется там снова спустя двадцать минут, его платье покрыто паутиной и пылью, на лице написано разочарование.
— Не переживайте, мой друг, — Дарлинг пытается его утешить. — Вы выдвинули интересную теорию, о которой я, конечно, не стану рассказывать Сикерту и остальным, — вы, как всегда, можете в этом на меня положиться. Но оказалось, что ваша теория не подкрепляется фактами. Что ж, не вы первый, не вы последний. Куда мы поедем ужинать?
— У вас есть план этого дома?
— Что? — Дарлинг непонимающе хмурится. — Да, у меня есть план, но я не понимаю…
— Я хотел бы взглянуть на него.
Спустя несколько минут оба — хозяин и его эксцентричный гость рассматривают план поместья — этот пожелтевший документ сохранился в бумагах Беккета.
— Что вы хотите выяснить? — интересуется Дарлинг.
— Посмотрите — вот эта комната, — палец Томпсона скользит по плану, — как и соседняя на плане, она шире, чем на самом деле! Это означает…
— Что в стене есть пустое пространство! Я вас правильно понял? — догадывается Дарлинг.
— Именно! Это обычная практика при строительстве — в стенах при избытке пространства устраивают чуланы или лестницы,
Дарлинг все еще рассматривает план, а Томпсон уже идет к стене, за которой, по его мнению, находится потайная комната. Искать приходится не так уж и долго. Дверь в потайную комнату — в коридоре за панелями. Томпсон обнаруживает ее по сквозняку, который колеблет пламя свечи.
— Видите, — Томпсон простукивает костяшками пальцев дерево. — Там пустота, Дарлинг! Но если уж здесь есть дверь, то она должна как-то открываться.
Дарлинг с недовольным выражением следит за тем, как Томпсон внимательно изучает стену вокруг потайной двери — стучит, нажимает, пытается сдвинуть с места детали резного декора. Наконец ему удается найти потайную пружину, и раздается негромкий щелчок.
За дверью темно, как в старом склепе. Томпсон оглядывается на хозяина дома, в глазах его светится торжество. Сам Гарольд Дарлинг кажется поколебленным, однако потайная комната еще ни о чем не говорит. Томпсон жестом просит у него лампу и проходит внутрь.
— Здесь лестница! — сообщает он в ту же секунду.
Да, в темной комнатке, где с трудом могут поместиться двое, нет ничего, кроме лестницы, которая ведет вниз, в темноту. Томпсон замирает наверху, не решаясь сделать первый шаг.
— Вы чувствуете запах? — спрашивает он.
Снизу действительно поднимается еле уловимый аромат химикатов.
— Это здесь! — Томпсон поднимает лампу, освещая старые ступени, и начинает спускаться.
Спуск будет долгим, лестница ведет в помещение, расположенное, очевидно, ниже подвала. Оно напоминает тайную молельню вроде тех, что строили при короле Якове преследуемые государством католики. Впрочем, это убежище было устроено с целями далекими от религиозных.
Журналист, застыв на месте, оглядывается по сторонам, повторяя одно: «Боже, Боже мой». На грубо сколоченных полках и столе стоят сосуды с помутневшим спиртом, в котором находятся человеческие органы. Здесь есть также загустевшая кровь в прозрачных колбах и вещи, скорее всего, принадлежавшие жертвам кольца и серьги. И венчает эту ужасную коллекцию заспиртованный человеческий зародыш.
Нерожденный ребенок Мэри Джейн Келли.
На столе рядом с препаратами лежит раскрытая книга из коллекции Джона Беккета со свежими пометками на страницах. Фрэнсис Томпсон склоняется над ней и пытается разобрать записи.
— Это не почерк Сикерта, — бормочет он. — Но я его видел где-то… Это же ваш почерк, Дарлинг!!!
Он оборачивается к писателю. Оборачивается вовремя, чтобы заметить нож, который обрушивается на него. Томпсон отскакивает в сторону. Острое, как бритва, лезвие задевает его руку.
— Не может быть, — повторяет журналист, в то время как Дарлинг, надвигаясь, оттесняет его от лестницы в глубину комнаты.
— Боже мой, Дарлинг! Это были вы! Вы… Скольких вы убили? Вы ведь убивали еще, кроме тех пятерых. Сколько женщин понадобилось, чтобы создать этот жуткий паноптикум?