Записки гробокопателя

Каледин Сергей Евгеньевич

– Почему такая спешка, Ростислав Михалыч? Что-нибудь связанное с матерью?

– Связанное... Картавите вы уж очень забавно. Еще раз захотелось послушать.

– Вот как?..
– холодно сказала Вита, переступая отекшими ногами.
– А телефон - не подходит?..

– Не подходит, - спокойно отреагировал Ростислав Михайлович.
– Хотел воочию.

– Ну, и?..

– Поесть чего-нибудь надо, вы, я понял, с работы?.. Пять минут - и у меня. Я рядом живу.

Они дошли до Театра Ермоловой. Дом был во дворе.

Ростислав

Михайлович ковырялся в карманах куртки, выискивая, по всей видимости, ключи. Дышал он тяжело, хотя и старался сдержать одышку.

"Плохо дышит, - отметила про себя Вита.
– Надо послушать".

– Слежу за прессой, - усмехнулся Ростислав Михайлович, выудив наконец ключ, привязанный к перочинному ножу, и распихивая по карманам газеты.
– В основном с кроссвордами.

"Псих", - подумала Вита и вздохнула.

– Куда идти?

– Прямо.

На стене зазвонил телефон. Ростислав Михайлович взял трубку.

– Нет, не Додик, Ростик, - сказал он мрачно и постучал в ближайшую дверь.

Рядом заурчала вода, дверь распахнулась, и из уборной выскочил полный человек в майке.

Комната Ростислава Михайловича была самой дальней, в конце коридора.

Вита поставила сумку на сундук, расстегнула плащ.

– У-у. Старый знакомый, - сказала она, взглянув на вешалку. На вешалке висело женское пальто. Скунс, свесив хищную сухую морду с плеча пальто, смотрел на нее стеклянными глазами.
– Пальто Софьи Аркадьевны?

– Ах, это... Да, мамина горжетка. Заходите.

Комната была огромная, в два окна, выходящих на бурые крыши. За крышами был слышен бой курантов.

Вита прошла к платяному шкафу и стала причесываться, поглядывая по сторонам.

– У вас, наверное, самая центральная комната в стране?

– Самая. Садитесь в кресло.
– Ростислав Михайлович показал на большое разношенное кресло, прикрытое цветной тряпкой.

– Я уж лучше на стул, - засомневалась Вита.

– Стулья ненадежные. Садитесь в кресло.

Вита с боязнью опустилась в кресло. Кресло задышало и ушло вниз.

– Вы здесь один живете?

– Сейчас - да. Когда-то с мамой, а еще более когда-то - с семьей.

– Да-да-да, - закивала Вита.
– Я помню: Софью Аркадьевну две девушки навещали. Внучки? Хорошенькие.

– Дочки, - кивнул Ростислав Михайлович.
– А насчет хорошенькие, так то не в папу.

Вита потянулась было к сапогам - расстегнуть молнию да повыше положить отекшие ноги, но передумала: "Ну его к черту, еще подумает..."

– Чем будете угощать?

– Сухое есть, отбивные, если не...
– Ростислав Михайлович подошел к окну, достал между рам сверток, понюхал.
– Вроде съедобные.

– А холодильник?

– Места много занимает.
– Он достал из шкафа масло, сунул Вите "Науку и жизнь".
– Кроссворд хороший. Три слова

не знаю. Пойду пожарю.

Вита достала из сумочки но-шпу, выкатила две таблетки и неуверенно потянулась к узкому старинному графину с водой. Запила прямо из горлышка. Так и есть, тухлая.

Она поставила графин на место и аккуратно, чтоб не стереть помаду, промокнула губы платком. Нашла кроссворд. "Аппарат для измерения кровяного давления?" Тонометр. ("Да, не забыть его послушать".) Она потянулась к сумке, достала фонендоскоп, повесила на шею.

Прошлась по комнате. Плетеная козетка у окна, кое-где продранная, такой же столик. И пыль, пыль. Напротив буфета книжный шкаф с резными колонками и выломанным замком. На полках что-то непонятное, чертежи какие-то. Из них: "Теория и практика парашютной подготовки", Уголовный кодекс... о! Сборник Сельвинского. Вита достала книжку. "Моему взыскательному читателю Ростиславу Михайловичу Орлову. 1930 г.". Вита прикинула, сколько лет было тогда "взыскательному читателю". Лет двенадцать-тринадцать. Поставила книжку на место, рядом со "Справочником машиностроителя".

Вита подошла к буфету, открыла: внутри было плохо. Тарелки не вымыты, а обтерты, по всей видимости, хлебом.

Коробочка с поливитаминами. "Молодится, старый хрен..."

– Взята с поличным!
– Ростислав Михайлович поставил на стол скворчащую сковородку.
– Прошу.
– Он взглянул на Виту.
– У вас скулы в форме знака вопроса. Вспомнил: тонометр!
– Он достал ручку.

Ручка не писала. Он тряхнул ее над полом. Капельки сорвались с пера на старинный, давно не мытый паркет.

– Простота нравов, - заметила Вита.

– Угу-у, - пробубнил Ростислав Михайлович, вписывая нужное слово.
– Руки, кстати, не хотите помыть?

– Лень, - улыбнулась Вита.
– Моешь, моешь весь день...

– Ну, сейчас я - кофе, и все. Магнитофон пока...

– Ростислав Михайлович!
– донеслось из коридора.
– К телефону!

– Вот, слушайте.
– Он нажал клавишу и вышел из комнаты.

Запел Окуджава. Вита подождала, когда шаги за дверью уйдут, достала помаду и посмотрела в зеркало. Губы были еще ничего, а вот румянца, прямо скажем, маловато. Она ткнула помадой в одну щеку, в другую и стала растирать их ладонями.

"Ничего еще девушка, - подбодрила она себя.
– Старовата, конечно, да кто об этом знает?" Сняла зеленый поясок, но без него платье получалось уж очень балахонистое. Повязала снова: ничего, коричневое с зеленым не так уж плохо...

Над кроватью в углу комнаты висело что-то огромное, черное. Кошма не кошма... Бурка, догадалась Вита.

Она присела на узкую жесткую кровать. Над тумбочкой вместо настольной лампы зацепленный за гвоздь рефлектор. Лида таким греет нос от гайморита.