Записки гробокопателя

Каледин Сергей

…Как эта ненка, соседка по палате, на Полину похожа!.. Если Полина жива, она сейчас такая же — похожая на старого индейца… Если живая еще… То, что Полину удалось спасти тогда, чудо. Легкие были доверху залиты водой… Спасла Полину Вита тем самым методом, за который ее выгнали с работы в сорок девятом, чуть не лишив диплома. На свой страх и риск стала применять в клинике обезвоживание ртутным препаратом при безнадежных отеках легких. Не по инструкции. Нынешних мочегонных тогда еще не было. Больные стали оживать, она ходила счастливая. Пока один возвращенный ею с того света

журналист не написал хвалебную статью. Вот тут и началось! Выяснилось, что препарат, содержащий ртуть, примененный врачом Вербицкой, при длительном употреблении оказывает отрицательное действие. С работы пришлось уволиться по собственному желанию. Да еще в этого дурня влюбилась — в журналиста, кончать надо было с этим.

Так они с Сеней оказались на Севере, на берегу Обской губы, в поселке Ныда.

Полина — это был ее первый выезд в стойбище. Ныда была закрыта погодой, добираться пришлось на оленях. Пурга мела, олени шли плохо. Жорка, Полинин сын, все тыкал их хореем, пока не сломал его. Добрались только к вечеру.

Коля Салиндер, отец Жорки, вышел из чума: клетчатая рубаха, на ногах кисы — подвязаны к ремню, сбоку нож. Поглядел на истрепанные хореем ляжки оленей. Потом достал из-под шкуры на нартах карабин, воткнул его прикладом в снег. Она еще удивилась: не заржавеет ли… И дети могут… уж потом поняла — и не заржавеет, и дети не могут…

Полина задыхалась, могла только сидеть, булькала при каждом движении запущенная водянка. Возле нее ползала девочка в грязном платьице и маленьких кисах. Вита, не раздумывая, поставила кипятить шприц. За ней поползла девочка, но на полдороге остановилась — она была перехвачена пояском, от пояска тянулась веревка, такой длины, чтобы девочка не дотянулась до печки. Выжила Полина. А ведь каждый день принимала то самое «вредительское» мочегонное. Да еще в каких дозах.

…В дверь постучали. Вошел Юрка в халате.

— Снег валит, — объявил он.

— А вот у ненцев к слову «снег» двадцать синонимов, — задумчиво сказала Вита.

— Куда такая пропасть? — спросил Юрка, убирая в тумбочку кефир.

Вита посмотрела в окно.

— Я в снегу один раз Новый год встречала. Там, под Ныдой. Мы тогда на Север уехали… А сперва думала: отнимут диплом — пойду на водителя троллейбуса учиться.

— Почему троллейбуса?

— А я дорогу плохо запоминаю: на автобусе не смогла бы. Троллейбус хорошо: думать не надо — туда, не туда…

— Живот-то болит? — перебил ее Юрка.

— Поболит — перестанет, — отмахнулась Вита. — Так вот что сделай, подумав, сказала она. — Сходи к моему лечащему врачу, не к Соколову, к лечащему, — он завтра будет дежурить, скажи, что ты мой сын, и узнай, что у меня. Мне-то Гриша сказал, полип… Сыну они обязаны сказать. Сходишь?

— Ладно. — Юрка поморщился. — Только не надо ничего выдумывать!

— Завтра узнай, а сейчас иди, Юрик, а я подремлю… Рост когда возвращается?

— Недели через две, не раньше… — Юрка виновато взглянул на нее. — А вы это… Балду ловите. Я завтра приду. Отпрошусь и приеду.

Юрка поставил чайник на плиту: воды — на одну чашку, и помешал макароны на

сковороде.

— Опять макароны лупишь? — проворчал Михаил Васильевич. — Чистый яд и безо всякой пользы. Пузо вырастет, как у меня…

Михаил Васильевич еще поругал Юрку и заковылял в ванную:

— Кобеля покорми!

— Не успеваю, Михаил Васильевич, вы сами.

Котя, заслышав запах еды, приплелся на кухню и встал у плиты, склонив голову и пуская слюни.

— Пошел отсюда, — тихо, чтоб не слышал сосед, сказал ему Юрка. — Дед накормит.

Котя нервно зевнул и зашлепал к Михаилу Васильевичу. Было слышно, как он тяжело брякнулся на свое место. Жить Котя предпочитал почему-то у соседа.

— Пробка вот на исходе, — посетовал Михаил Васильевич, выходя из ванной и вытирая лысую голову. — Мимо спортивного пойдешь — зайди. Была бы — сегодня башмаки кончил.

У Михаила Васильевича были скрюченные ступни с войны. И сколько Юрка его знает, почти три года — как разменялся с Лидой, — все это время старик мастерил себе ортопедическую обувь. На персональную бесплатную он был не согласен, уверяя, что не то качество. С утра до ночи он сидел у открытого окна в ободранном тулупе и тюбетейке, клеил огромные замысловатые башмаки. Окно он открывал от вредного запаха. А Коте почему-то этот едкий запах нравился, и он ни в какую не хотел покидать комнату Михаила Васильевича. Зимой, в холод, только ворчал и туже сворачивался.

Все три года Михаил Васильевич каждое утро сообщал Юрке, что сегодня закончит башмаки. Сначала Юрка удивлялся, пытался его переубедить, но потом от участкового врача узнал, что сосед инвалид не только по ногам. И отступился. Теперь раз в месяц Юрка заходил в спортивный на проспекте Мира и покупал пробки для растирания лыжной мази.

— Деньги-то есть или дать? — крикнул из своей комнаты Михаил Васильевич.

— Потом! — отозвался Юрка. — Я у вас заварки возьму!

— Бери-и! Ночевать сегодня вернешься?

— А куда же я денусь?

— А кто вас, молодых, знает, может, кралечка. Кобелю костей в кулинарии не забудь.

Котю Михаил Васильевич называл только кобелем — кличка ему не нравилась и очень заботился о псе. Даже ночью, если Коте снились страшные сны и он начинал повизгивать, прикрывал его старым пиджаком. Юрка доскреб сковородку, залил водой.

— Побежал! — крикнул он соседу. Но не побежал, ждал, пока Михаил Васильевич выполнит утреннюю свою программу. Неужели забудет?

— С женой бы сошелся, — донеслось сквозь стук молотка. — Уж больно тещенька приглядная. Такую во щах не выловишь.

Юрка рассмеялся: не забыл. И выскочил из квартиры.

— Шапку надень! — крикнул Юрке сосед, но тот уже хлопнул дверью.

…Юрка вбежал в КБ, когда начальник конструкторского отдела как раз протянул руку за амбарной книгой, где расписывались сотрудники. Юрка чиркнул закорючку в своей графе, под хмурым взглядом начальника прошел за кульман.

Главный конструктор проекта Вениамин Анатольевич, один из немногих доброжелателей Роста, сидел на своем месте у окна и старательно ретушировал очередную карикатуру.