Записки гробокопателя
Шрифт:
— Отвечаю по порядку. Зубчики у него выпали с помощью твоих соплеменников на Юго-Западном фронте в окружении… От цинги…
— Шшайсе!.. — Габи чуть не клюнула его своим горбатеньким носиком. — Ты дурак! Есть немцы и немцы!
— Ну-ну… ишь чувствительная!.. После войны Рост был конструктор по парашютам. Такой конструктор, каких не было…
— Откуда знаешь ты?
— Знаю. Он рассказывал, — объяснил Юрка. — Он парашюты изобретал, а потом сам испытывал. Поняла?
В проходе взвизгнул Котя. Ему нечаянно наступил на ухо какой-то
— О, майн армер хунд! — рванулась Габи к собаке. — Ему давали ухо! Майн либер! Ком хир. — И тут же ощерилась на дядю: — Надо быть больше осмотрительной!..
Габи хотела ему еще что-то сказать, но Юрка потянул ее за рукав. Котя, поскуливая, перелег к окну.
— Вайтер, — велела Габи.
— Ну вот, — Юрка взял ее маленькую ладошку в руки и погладил, как бы прося прощения за дядю. — А на войне он десантником был. На нем живого места нет. Четыре раза в него ваши ребята попали, меткие…
— Что-о-о?! — Габи даже приподнялась с места. — Какие наши ребята?..
Котя вздернулся с пола и приподнял ухо.
— Тю-тю-тю! — замахал на Габи Юрка. — А ты, Котя, — предатель. Она на меня нападает, ты ее укусить должен… Не тусуйся, Габи, сиди тихо. — Юрка надавил на ее худенькие плечи.
Габи нервно вывернулась, но села на место.
— Он совершил одно героическое дело?
— Тьму.
— Какое?
— Вот у него одна медаль «За отвагу» — знаешь за что? За отнимание оружия у трупов… Они отступили, а дело зимой было. — Юрка взглянул на Габи. Глаза у нее стали влажные. — На поле боя много оружия осталось. А поле все пристреляно. А без оружия отступить нельзя. Оружие бросить — командира расстреляют. Желающих вызвали. Рост пошел…
— Он имел приказ? — тихо спросила Габи.
— Сам. Командира пожалел. Тот его от штрафной роты когда-то спас. Рост подрался и финкой сухожилие одному парню перерезал. Командир тогда дело замял. Ну, вот он с ним сквитался… и потом еще Рост был уверен, что в него до смерти не попадут. У него чувство боя обостренное… Откуда пуля летит, чувствует… интуиция…
— Я знаю: такое есть! Вайтер. Дальше, — прошептала Габи.
— Он матери своей совсем с войны не писал писем. Они договорились, что будет писать, если ранят. А нет писем — значит, жив-здоров. Так он ей за всю войну только четыре письма и написал.
— Он не любил свою мать? — вжав голову в плечи, спросила Габи.
— Н-не очень…
— Как это может быть?
— Может. У него родители были богатые, врачи оба. И до революции, и после. У них даже машина была. А он просил велосипед на день рождения. И мать купила ему, но.. — Юрка сделал паузу и поднял вверх палец… — Но подержанный. Поняла: сами богатые, а велосипед старый, чтобы подешевле?.. Да к тому же дамский.
— Ну и что? — удивленно пожала Габи плечами.
— А то: понял, что у него мать скупая, вот в чем дело! В принципе. И даже не в этом…
— Хм… — Габи задумалась, постукивая пальчиком по зубам. —
— Еще, еще?.. Чего же еще?.. Ммм… вот он войне, например, был рад.
— Что-о-о?
— Вот то… ну, не совсем чтобы рад, но во всяком случае… Он в июне перед войной прыгал с парашютом, ну, для спорта. И неудачно: ногу растянул. К врачу пойти поленился, а на работу на следующий день не смог. А тогда с прогулами строго было. А он сидит дома, на работу не ходит. А в воскресенье война началась, он сразу — в военкомат.
— Это не есть радость. Это есть счастье в несчастье.
— Ну, называй как хочешь, короче — не в тюрьму.
— Скажи, он это все сам рассказал? Он любит хвалить себя?
— Рост?! — удивился Юрка. — Это Вита из него все выуживает втихаря, а потом мне…
— Генук, — сказала Габи. Она сделала резкое движение рукой. — Это теперь ясно. Я тоже могла быть с такими как Рост. Последнее: зачем он имеет волосы накрашенные?
— И эта туда же!.. Что они вам всем дались- его волосы?! Ну, красит и красит. Хочется человеку, пускай себе красит, что хочет. Хоть задницу. Пушкин вон когти какие отращивал, — Юрка показал, какие, — что он, от этого писать хуже стал или что?!
— Зачем ты кричишь? — удивилась Габи. — Ты, наверное, от голода в приступе?
В Загорске моросил дождь. Юрка привязал Котю, и они с Габи вошли на территорию лавры. Из-за дождя народу было мало. Габи посмотрела на соборы, сказала, что они ей нравятся, и поинтересовалась у какой-то бабушки, где учатся «молодые люди на попов». На попов учились за чугунной оградой. Там парень в черном кителе, надев на голову целлофановый пакет, мел пустой двор. Наметенный мусор он большим совком носил в слабо горящий костер.
Габи окликнула его.
— Как я могу посетить ваши занятия? — спросила она.
Парень оглядел ее с ног до головы и показал пальцем на одноэтажное строение. И еще раз оглядел ее.
— Габи, извини, — сказал Юрка, когда они отошли от ограды. Он аккуратно застегнул спустившуюся молнию на ее бежевом комбинезоне, чуть не зацепив янтарные бусы. — Так-то лучше будет, все-таки религия.
Габи фыркнула и оглянулась. Парень за оградой мел дальше и поглядывал в ее сторону.
— Вот так! — поддразнил Юрка. — Это тебе не ваши попы с лысиной… Наших не соблазнишь…
— Дурак! — спокойно сказала Габи. — Я имела интервью с вашим митрополитом.
Она позвонила в дверь указанного строения, оттуда вышел молодой человек тоже в черном кителе и вежливо пояснил, что если Габи имеет специальное разрешение епархии, то она может посетить занятия. А если нет, то — не может.
— Это странно, — сказала задумчиво Габи и разочарованной, очень красивой походкой пошла к дверям собора.
— Ну-ка! — уже резко остановил ее Юрка на паперти. Он с треском застегнул молнию комбинезона, непонятно каким образом снова спустившуюся чуть ли не до пояса.