Записки иностранки
Шрифт:
— Что такое Могадор?
— Это Эссуэйра…
Очаровательный маленький город покоряет своим флером и шармом. В пустом кафе, развалившись на мягких диванах ждем, когда поужинают официанты (как обычно пришли в "пиковое"время) . Один из них приносит тарелочку с финиками, чтобы мы не скучали. Жую финики, любуюсь закатом и чайками. Птицы рыдают над убегающим солнцем.
— А знаешь, здесь душа отдыхает, — говорит вдруг муж. Как истинный ливанец, он поет хвалебные оды только своей родине. Но даже его околдовал этот город.
— Потому что люди у нас другие, не такие, как во всем Марокко —
Мы гуляем по городу с утра до вечера. Бело–голубая медина крохотная, по сравнению с мединами Феса и Маракеша. Но такая уютная и родная. Как приятно просто идти, трогая рукою белые старые стены, украдкой заглядывая в окна. Неужели в этих домах живут обычные люди? Ходят на рынок, готовят обед, ждут детей из школы… А вот и они. К толстой дубовой двери подбегают две хохочущие девчушки с ранцами за спиной, толкают дверь, оглядываясь на любопытных туристов, и исчезают в темном коридоре. Жизнь идет своим чередом. Томные кошки ластятся к ногам. Холеные, спокойные, неторопливые, они повсюду. Ничуть не боятся людей, но лениво враждуют с чайками за лишний кусок рыбы. Заглядывают в мой пакет ("а.. ничего интересного") , и снова засыпают на ходу…
Жизнь плывет под крики чаек. Эссуэйра качается на волнах. Вместе с ветром на перегонки по городу летит музыка гнауа. Необычная и волшебная смесь африканских, берберских и арабских религиозных песнопений и ритмов. Это и музыка–молитва, и музыка радости жизни. Отголоски ее слышны в джазе и регги. И каждую середину лета Эссуэйра полностью без остатка отдается фестивалю гнауа, на который съезжается до 200 тысяч зрителей.
Убаюканные, очарованные туристы заполонили все улицы и кафе. Молча, любуются закатом. Вздыхая, встречают рассвет. Здесь тихая пристань надежды для утомленных путешественников. Здесь хочется быть. Дышать. Улыбаться. Кружить вместе с белыми чайками в хороводе.
Кафе рядом с мединой заполнено иностранцами, подсаживаемся за стол к суховатому пожилому англичанину, который объясняет официанту, что хочет омлет без масла и соли, а также овощи без приправ. Он уезжает завтра в Лондон. В Марокко живет по нескольку месяцев каждый год. На мой рассказ о том, как я мечтала сюда приехать, не стесняясь, хохочет и спрашивает все ли у меня в порядке с головой? Такой английский юмор…
Муж как обычно гнет свою патриотически–просвещенческую линию: "А вы были в Ливане?". И о, чудо! Был! Правда, давно.
Поболтав о нравах марокканцев, мы прощаемся, я беру наш черный пакет с бутылкой воды и еще чем–то, на что англичанин бурно протестует! "Это мой пакет! Моя вода!"
— О май гад, со сори! Экскюзьми, плиз, — краснею и бледнею, в надежде, что в каталажку не посадят.
— Гоу, гоу, — ("Валите, да по–быстрому!") , машет рукой и смеется жертва несостоявшегося преступления..
Рано утром, когда медина еще спала, мы отправились в порт. Рыбаки раскладывали свой улов на продажу, кто–то чинил сети, корабли и лодки спешили в морские просторы.
И пока другие туристы видели сладкие сны, мы в одиночестве проникли в крепость взглянуть на "каменное солнце"Эссуэйры. Сидя на верху, вдыхали терпкий морской воздух и любовались, как бурлящие
Все рестораны еще закрыты. Гуляем по пустынным улочкам, запах сдобы приводит к незаметной "Patisserie". Абсолютно непримечательное кафе снаружи, но внутри… Маленький темный зал на 5 столов, плетеные кресла, кофе в граненых стаканах, все стены увешаны картинами и картинками.
Чуть дальше — вход во второй большой зал, где разместилась группа туристов. Садимся в дальний угол, и начинается борьба желудка с разумом. Всевозможная выпечка просто проглатывается с первого надкуса. Восхитительно! Нет! божественно. Ливанская баалева, прости… я изменила тебе. И еще… и опять…
За столиком рядом с нами сидят двое мужчин и спорят о политике. В другом углу – женщина–хиппи неопределенного возраста иногда включается в их разговор. Они говорят, молчат, разглядывают входящих туристов. Они местные. Это видно по неторопливости движений, они никуда не спешат с блеском в глазах, а просто живут, изредка улыбаясь своим мыслям.
Сколько времени мы провели в этом волшебном кафе? я стала невидимкой. Словно из зазеркалья наблюдала за плавным ходом утра. Туристы забегали, скупали круасаны и пирожные, садились дружной компанией завтракать или наоборот, кто–то в одиночестве читал книгу под апельсиновым деревом или разглядывал картины на стенах. И вдруг появился он.
Еще минуту назад угловой столик в соседнем зале (как раз наискосок от двери) был пуст. Официантка заслонила его спиной, а когда отошла, там уже сидел человек. Он появился из воздуха. Худой, высокий, лет 45–ти, а может больше. Не марокканец, но одетый в джелябу, не хиппи, но с вязаной шапочкой на голове. Он не спеша курил, пил кофе с молоком, о чем–то думал, изредка заглядывая в газету. Что–то было в нем такое… что притягивало взгляд, цепляло — абсолютная органичность его существования в этом кафе, в этом городе, в эту минуту. Все смолкло вокруг.
… Одинокий художник, который приехал из Франции, и остался в Эссуэйре навсегда. Он никуда не торопится. Он нашел свою истину здесь, или истина отыскала его сама…
Изучив вдоль и поперек медину, посидев в каждом втором кафе за стаканчиком мятного чая, мы отправились бродить по длинному пляжу, где местные играют в футбол, в ожидание захода солнца, а всевозможных мастей туристы наслаждаются морем и ветром. В Эссуэйру хорошо приехать жить на месяц или два. Все болячки, проблемы покинут вас в одночасье. Воздух, романтика и завораживающая атмосфера излечат любые раны души.
В каждом месте, где мне понравилось, я забывала свои вещи. Что бы вернуться…
В отеле рядом с пустыней забыла носки (один раз одевала!) , в Легзире – полотенце, в Маракеше – шлепки. В Эссуэйре я забыла свою душу… И не жалею об этом…
Маракеш. Утро. Медина. Пробка. На узкой дороге не могут разойтись повозка и трактор.