Записки истребителя
Шрифт:
– Народ и фашизм - все это, брат, гораздо сложнее, чем ты представляешь, - говорит примиряюще Кузьмин.
Спор между ними прекращается. А я продолжаю внутренне спорить о фашизме и о немецком народе. Конечно, немецкий народ позволил Гитлеру обмануть себя, и в этом его трагедия. Как это произошло? Наверное, не так просто, Кузьмин прав. Словно в подтверждение этого почти в каждом доме мы находим книги с роскошными иллюстрациями, показывающими различные эпизоды из жизни Гитлера, его "близость" к народу. Вот он среди немецких бюргеров. Все до предела наигранно, неправдоподобно,
ГДЕ ПРОХОДИЛ КУТУЗОВ
Прикрываем боевые действия наземных войск в районе Наумберг - Бунцлау. До этого города дошел в свое время М. И. Кутузов. Здесь он умер. Близ шоссейной дороги - небольшой холмик, под ним похоронено сердце великого русского полководца.
Наши танковые и механизированные соединения прошли здесь два дня назад и продвигаются дальше на запад. В память великого соотечественника ими оставлена следующая стихотворная надпись: Среди чужих равнин, ведя на подвиг правый Суровый строй полков своих, Ты памятник бессмертной русской славы На сердце собственном воздвиг.
Но не умолкло сердце полководца И в грозный час оно зовет на бой, Оно живет и мужественно бьется В сынах Отечества, спасенного тобой.
И ныне, проходя по боевому следу Твоих знамен, пронесшихся в дыму, Знамена собственной победы Мы клоним к сердцу твоему. На прикрытие передовых частей приходится летать за сто пятьдесят километров. Ближе бетонированного аэродрома нет. Большой маршрут до цели и обратно съедает много полезного времени. По пути встречаются отдельные пары "мессершмиттов" и "фокке-вульфов".
Встречи заканчиваются короткими стычками, ни одна из сторон не заинтересована завязывать длительный воздушный бой.
– Наверное, и воина кончится, а наши тыловики еще не научатся быстро аэродромы строить, - возмущается Егоров.
– При чем тут тыловики! Пожалуй, претензии твои больше следует предъявлять Гитлеру, почему он в свое время не возвел на этом направлении хотя бы парочку хороших аэродромов...
– До захвата нового аэродрома, - сказал я, - будем обходиться подвесными баками. Только не спешите сбрасывать их при первом появлении противника. Особенно в сегодняшнем полете.
А летим мы сегодня к Лаубани. По пути встречаются две - три пары "мессершмиттов", но, видя наше превосходство, в драку не вступают. Мы тоже не ввязываемся в погоню: главная цель - прикрыть танки. Вот и Лаубань. По радио связываюсь с авиационным представителем при танковом соединении. Сегодня эту роль выполняет Рыбкин - инспектор техники пилотирования.
– Видишь меня?
– спрашивает Рыбкин, одновременно давая две опознавательные ракеты.
– Вижу.
– Выручай, брат, немцы отрезали.
Но как выручить на истребителе? Чем помочь? Наверное, Рыбкин смотрит на самолеты с завистью.
– Передай по радио "хозяину" - пусть пришлют штурмовиков. Хотя бы эскадрилью. Я их здесь наведу, иначе нам придется туго.
Связываюсь со своим командным пунктом и передаю просьбу танкистов. В ответ слышу:
–
В это время с запада приближается большая группа вражеских самолетов. Это "фокке-вульфы", нагруженные бомбами, идут уничтожать наши танки.
Занимаю выгодное положение для атаки и одновременно сообщаю Рыбкину воздушную обстановку. Медлить нельзя.
– За мной, в атаку!
Гитлеровцы сбросили бомбы в беспорядке, но поле боя не покинули. Чувствуя свое численное превосходство - их было около сорока, а нас восемь, - они, что называется, полезли на рожон, не очень заботясь о том, как у них получается. А получалось неважно. Гитлеровцы дрались каждый за себя, и это привело их к неорганизованности, к потери управления.
Мы, наоборот, действуем слаженно, оказываем друг другу помощь. Атаки наши дерзки, стремительны. Находясь в меньшинстве, мы захватили и удерживаем инициативу. В первых же атаках нам удалось сбить три вражеских самолета, Но это мало подействовало на фашистов. На больших скоростях они проносятся мимо наших истребителей, стараясь их прицельно атаковать. Немцы ушли лишь после того, как потеряли еще два самолета. В таком меньшинстве сбить пять вражеских стервятников, не потеряв ни одной своей машины, - это большая победа.
Со станции наведения передают: "Танкисты благодарят летчиков". Настроение, приподнятое боем, усиливается благодарностью наземных войск.
Чувство победы! Нет, пожалуй, ему равного! Дождавшись смены очередной группы истребителей, берем курс на свой аэродром. По пути встречаем две эскадрильи штурмовиков - они идут на помощь танкистам.
Несколько дней боевых действий войск фронта и передний край продвинулся еще западнее - до берегов реки Нейсе.
ПЕРЕД РЕШАЮЩИМ УДАРОМ
На берегу Нейсе войска остановились. Мы, конечно, не знали всех замыслов командования; не знали, что остановка эта перед последней, завершающей операцией, но, судя по тому, что происходило на фронте, догадывались, что предстоит новое большое наступление.
Дожди и оттепели вконец расквасили все полевые аэродромы. На нашем комфортабельном бригском аэродроме собралось до шестнадцати авиационных полков.
Тут стояли бомбардировщики, штурмовики, истребители. С целью их рассредоточения часть была переброшена в другие места. Исправные самолеты нашего полка улетели в Польшу, на аэродром Рудники, а подлежащие ремонту остались в Бриге.
Технический состав работал не покладая рук, и все же ремонт затянулся дольше, чем полагалось. Но когда он был закончен, мы поднялись в воздух и через некоторое время приземлились в Рудниках.
На рудниковском аэродроме я встретил Колю Орловского. Он подлечился в госпитале, но перед выпиской врачи "закомиссовали" его, признав негодным к летной работе. Это было большим ударом для человека, в жизни которого самолет и небо занимали так много места. Орловский переживал решение врачебной комиссии особенно остро еще и потому, что накопившаяся в нем за время плена ненависть к фашистам требовала выхода, а выход ей могли дать лишь крылья истребителя и его мощное оружие.